Абрахам Меррит - Жители ада

К северу от нас уходил в зенит луч света. Его источник был скрыт горой. Луч образовывал столб голубого тумана с такими резкими границами, какие были бы у дождя, идущего из тучи с четкими краями. Похоже на луч прожектора в ажурной дымке. Теней он не отбрасывал.

На его фоне четко видны были пять черных вершин, и я понял, что вся гора по форме напоминает руку. Рука, казалось, вытянулась вперед. Такое впечатление, как будто она что-то отталкивает. Сверкающий луч мгновение стоял неподвижно, потом разбился на мириады маленьких блестящих шаров, которые, постепенно опускаясь, брызнули по всем направлениям. Казалось, они что-то ищут.

Лес затих. Все лесные звуки словно затаили дыхание. Я чувствовал, как жмутся к ногам собаки. Они тоже молчали, но каждая мышца их тел была напряжена, шерсть стояла дыбом, а глаза, устремленные на опускающиеся огни, остекленели от ужаса.

Я повернулся к Андерсону. Он тоже, смотрел на север, где снова поднялся луч.

— Это не может быть простым северным сиянием, — сказал я, почти не шевеля губами. Горло у меня пересохло, как будто Лао Цзай насыпал мне в рот свой порошок страха.

— Во всяком случае я такого не видел, — ответил Андерсон так же тихо. — И кто слышал о северном сиянии в это время года?

Он высказал мою собственную мысль.

— Мне почему-то кажется, что там идет охота, — сказал он, — какая-то нечестивая охота… и хорошо, что мы от нее далеко.

— Каждый раз, как поднимается свет, гора будто движется, — сказал я. — Что она отталкивает, Старр? Она заставляет меня думать о замороженной облачной руке, которую Шан Надур установил перед Воротами Призраков, чтобы удержать их в логове, высеченном для них Эблисом.

Он поднял ладонь, прислушиваясь.

С севера, высоко над головой донесся шепот. Не шорох северного сияния, а шепот. Он напоминал призрачный ветер, дувший во времена сотворения мира в листве древних деревьев, укрывавших Лилит. В этом шепоте слышалось требование. Он был нетерпелив. Призывал кого-то туда, где находился источник света. Он жаждал. В нем была неумолимая настойчивость. Он касался сердца тысячью холодных пальцев, наполнял страстным желанием бежать вперед и смешаться со светом. Наверно, так чувствовал себя Одиссей, привязанный к мачте, внимая хрустально сладкому пению сирен.

Шепот становился громче.

— Что с собаками? — воскликнул Андерсон. — Ты только посмотри на них!

Лайки с воем устремились к столбу света. Мы только смотрели, как они исчезают за деревьями. Вой скоро стих, и вновь воцарилась тишина, прерываемая только настойчивым шепотом наверху.

Поляна, на которой мы остановились, выходила как раз на север. Мы ушли, вероятно, на триста миль от первого большого поворота Коскоквима к Юкону. Это абсолютно дикая местность. Мы вышли из Даусона в начале весны в поисках пяти вершин, за которыми, как говорил нам знахарь атабасков, золото выходит из земли густо, как замазка сквозь сжатые пальцы. Никто из индейцев не согласился идти с нами. Земля вокруг горы Руки проклята, сказали они. Мы увидели вершины накануне, они слабо вырисовывались на фоне пульсирующего света. А теперь мы увидели и свет.

Андерсон застыл. Сквозь шепот донесся странный топот и шорох. Как будто к нам подбирается небольшой медведь. Я бросил в костер охапку дров и, когда поднялось пламя, увидел, как что-то ползет сквозь кусты. Двигалось оно на четвереньках, но на медведя не похоже. В голове промелькнуло — словно ребенок, карабкающийся вверх по лестнице. Вдруг передние лапы поднялись. Нелепо и одновременно страшно. Существо приближалось. Мы потянулись к оружию… и опустили руки. Неожиданно мы поняли, что к нам ползет человек. Да, это был человек. Все также на четвереньках он приблизился к костру. Остановился.

— Я в безопасности, — прошептал он голосом, который тут же эхом повторил шепот над головой. — Здесь я в безопасности. Они не могут выбраться за пределы голубого… Не могут схватить вас, если вы сами не придете к ним…

Он повалился на бок. Мы подбежали к нему. Андерсон наклонился.

— Боже милостивый! — воскликнул он. — Фрэнк, ты только посмотри на это!

Он указал на руки. Они были обмотаны лоскутками толстого свитера. Сами руки напоминали обрубки. Пальцы изогнулись и впились в ладони. Плоть на них стерлась до кости. Они похожи были на ноги маленького черного слона! Я быстро осмотрел его целиком. Вокруг пояса толстая полоска из желтого металла. От нее отходит цепь в десяток звеньев, цепь тоже металлическая, но металл белый, блестящий.

— Кто он? Откуда? — спросил Андерсон. — Посмотри, он уснул, но даже во сне пытается ползти, подтягивает руки и ноги. Боже милосердный!

Да, наш гость крепко спал, но его руки и ноги продолжали двигаться. Руки и ноги двигались независимо от неподвижного тела. Это было ужасно! Движения семафора. Если вы когда-нибудь видели, как поднимается и опускается семафор, вы поймете, что я имею в виду.

И вдруг шепот над головой стих. Огненный столб погас и больше не появлялся. Ползущий человек застыл. Темнота начала рассасываться. Рассвет после короткой летней ночи Аляски. Андерсон потер глаза и повернул ко мне свое осунувшееся лицо.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Можно подумать, ты только что тяжело переболел!

— Посмотрел бы на себя… — ответил я. — Что ты обо всем этом думаешь?

— Думаю, мы скоро услышим ответ, — ответил он, указывая на неподвижную фигуру под одеялами, которыми мы ее укрыли. — Что бы это ни было — это гора… Это совсем не северное сияние, Фрэнк. Похоже на отблеск адского пламени, которым нас пугают проповедники.

— Дальше мы сегодня не пойдем, — сказал я. — Я не стал бы его будить, даже если там за вершинами все золото мира или если бы за нами гнались все дьяволы.

Ползущий человек провалился в сон, глубокий, как Стикс. Мы промыли и перевязали ступни, в которые превратились его кисти. Руки и ноги его задеревенели, как костыли. Он даже не пошевелился, пока мы возились с ним. Лежал, как упал: руки слегка приподняты, колени согнуты.

— Почему он полз? — прошептал Андерсон. — Почему не шел ногами, как это делает подавляющее большинство людей?

Я распиливал металлическую полосу вокруг его талии. Золото, но такое не похожее на то, к которому я привык. Чистое золото мягкое. Это тоже мягкое, но в нем есть какая-то собственная вязкая жизнь. Оно липло к напильнику. Я разрезал его, разогнул, снял с тела и отбросил в сторону. Оно было крайне отвратительно!

Человек спал весь день. Спустилась тьма, он продолжал спать. Ночью не было ни столба света, ни рыщущих огней, ми шепота. Местность как бы освободилась от какого-то ужасного очарования. В полдень ползущий человек проснулся. Я подпрыгнул, услышав приятный тягучий голос.