Фрэнк Лонг - Мозгоеды

Говард отошел к окну. Отдернул шторы и минуту-другую рассматривал запруженную гавань и высокие белые здания на фоне луны. Проследил взглядом линию горизонта нижнего Манхэттена. Прямо перед ним темнела громада отвесных утесов Бруклин-Хайтс.

— Почему они не победили? — вдруг закричал Говард. — Они же могли полностью нас уничтожить. Могли стереть нас с лица земли! Все наши богатства, вся наша мощь пред ними — ничто.

Я поежился.

— Да… так почему же ужас не распространился дальше? — спросил я.

Говард пожал плечами.

— Не знаю. Может, они обнаружили, что человеческий мозг — штука слишком банальная, с ним и возиться-то неохота. Может, мы перестали их забавлять. Может, мы им надоели. Но вполне вероятно, что их уничтожил знак , а не то так отправил их назад сквозь пространство. Думаю, они явились на Землю много миллионов лет назад — и их отпугнуло крестное знамение. И теперь, обнаружив, что мы не забыли, как знаменьем пользоваться, они в ужасе бежали прочь. Во всяком случае, за последние три недели они никак себя не проявляли. Думаю, они и впрямь ушли.

— А Генри Уэллс? — спросил я.

— Ну, его тела так и не нашли. Полагаю, твари его забрали.

— И ты всерьез намерен сделать из этого… непотребства рассказ? О господи! Все это настолько невероятно и неслыханно, что мне и самому верится с трудом. Нам это все, часом, не приснилось? Мы в самом деле были в Партридж-вилле? Мы в самом деле сидели в старом доме и обсуждали разные ужасы, пока вокруг клубился туман? Неужто мы и вправду прошли через тот богомерзкий лес? И деревья в самом деле оживали, и Генри Уэллс бегал на четвереньках как волк?

Говард молча сел и закатал рукав. И продемонстрировал мне свою худощавую руку.

— А этот шрам ты как объяснишь? — осведомился он. — Зверь, напавший на меня, оставил свои отметины — человекозверь, что когда-то был Генри Уэллсом. Сон? Да я сей же миг отрубил бы себе руку по локоть, если бы ты только сумел убедить меня, что это лишь сон.

Я отошел к окну и долго смотрел на Манхэттен. «Вот вам реальность как она есть, — думал я. — Нелепо воображать, будто что-то может ее уничтожить. Нелепо воображать, будто ужас был и впрямь настолько кошмарен, как показалось нам в Партриджвилле. Надо во что бы то ни стало отговорить Говарда писать об этом. Мы оба должны попытаться все забыть».

Я подошел к другу, положил руку ему на плечо.

— А может, ну его, этот рассказ? — мягко увещевал я.

— Ни за что! — Говард вскочил на ноги, глаза его пылали огнем. — Ты думаешь, я сдамся сейчас, когда у меня уже почти получилось? Я напишу свой рассказ, я вскрою самую суть бесформенного, бесплотного ужаса, который, однако ж, более страшен, чем зачумленный город, когда раскаты похоронного звона возвещают конец надежде. Я превзойду самого Эдгара По! Я превзойду всех великих мастеров!

— Да превосходи кого хочешь — и будь ты проклят, — возмущенно рявкнул я. — Этот путь ведет к безумию, но спорить с тобой бесполезно. Твой эгоизм просто непрошибаем.

Я развернулся и стремительно вышел из комнаты. Спускаясь вниз по лестнице, я размышлял о том, каким идиотом выставляю себя со всеми своими страхами, — и все-таки опасливо оглядывался через плечо, словно ожидая, что сверху на меня вот-вот обрушится каменная глыба и расплющит в лепешку. «Лучше бы Говарду позабыть этот ужас, — твердил про себя я. — Лучше бы вообще стереть его из памяти. Мой друг просто спятит, если вздумает об этом писать».

Минуло три дня, прежде чем я снова увиделся с Говардом.

— Заходи, — до странности хриплым голосом пригласил он, заслышав мой стук в дверь.

Хозяин встретил меня в халате и в тапочках, и при первом же взгляде на него я понял: он торжествует победу.

— Триумф, Фрэнк! — вскричал он. — Я воссоздал-таки бесформенную форму, жгучий стыд, человеку неведомый, ползучее, бесплотное непотребство, выедающее нам мозг!

Я и ахнуть не успел, как он уже вложил мне в руки объемистую рукопись.

— Прочти это, Фрэнк! — потребовал он. — Садись сей же миг и читай!

Я отошел к окну и опустился на кушетку. Там я и сидел, позабыв обо всем на свете, кроме машинописных страниц перед моими глазами. Признаюсь, меня сжигало любопытство. Я никогда не ставил под сомнение таланты Говарда. Он творил чудеса с помощью слов, с его страниц неизменно веяло дыханием неведомого; все то, что ушло за пределы Земли, возвращалось обратно по его воле. Но сумеет ли он хотя бы намекнуть на отвратительный ползучий ужас, что посягнул на мозг Генри Уэллса?

Я прочел рассказ от начала и до конца. Я читал медленно, в приступе отвращения впиваясь пальцами в подушку. Как только я закончил, Говард выхватил у меня рукопись. Не иначе как заподозрил, что мне захочется изорвать ее в клочки.

— Ну и как тебе оно? — ликующе воскликнул он.

— Пакость неописуемая! — ответствовал я. — Ты вторгаешься в запретные сферы разума, куда врываться не след.

— Но ты согласишься, что кошмар я живописал убедительно?

Я кивнул и потянулся за шляпой.

— Так убедительно, что я просто не в силах здесь оставаться и обсуждать его с тобой. Я намерен идти пешком, куда глаза глядят, всю ночь, до утра. Идти, пока не вымотаюсь настолько, что не смогу больше ни думать, ни вспоминать, ни тревожиться.

— Это воистину великий рассказ! — прокричал Говард мне вслед, но я, не ответив ни словом, спустился вниз по лестнице и вышел из дома.

Было уже за полночь, когда зазвонил телефон. Я отложил в сторону книгу и снял трубку.

— Алло. Кто это? — осведомился я.

— Фрэнк, это Говард! — Голос моего друга срывался на пронзительный визг. — Приезжай как можно скорее. Они вернулись! И, Фрэнк, знаменье бессильно! Я попробовал к нему прибегнуть, но гудение лишь усиливается, и неясная фигура… — Голос Говарда оборвался.

— Мужайся, друг! — едва не заорал я в трубку. — Не дай им заподозрить, что ты испугался. Осеняй себя крестным знаменьем снова и снова. Я сейчас буду.

Вновь послышался голос Говарда: теперь он почти хрипел.

— Фигура проступает все яснее, все отчетливее. А я ничего не в силах поделать! Фрэнк, я разучился креститься! Я утратил все права на защиту знаменьем! Я сделался жрецом дьявола. Этот рассказ… мне не следовало его писать!

— Покажи им, что ты не боишься! — закричал я.

— Я попытаюсь! Попытаюсь! О боже мой! Эта фигура…

Я не стал ждать, что будет дальше, а схватил в панике шляпу и пальто, сбежал вниз по лестнице, выскочил на улицу. Уже на тротуаре на меня накатило головокружение. Я вцепился в фонарный столб, чтобы не упасть, и яростно замахал рукой проезжающему такси. По счастью, водитель меня заметил. Машина притормозила, я доковылял до нее и забрался внутрь.

— Быстро! — закричал я. — Бруклин-Хайтс, дом десять.