Андрей Щупов - Полет Ящера

На одном из холмов, вздымающихся над лесом, словно над пестрым волнующимся морем, мне захотелось осмотреться. Я притормозил и привстал. Все равно как всадник на стременах. Возможно, этого не следовало делать, потому что от увиденного спину тотчас пробрало морозцем.

Впереди серой шапкой сгустившегося тумана угадывался город, справа и слева от него полупрозрачными воронками танцевали и покачивались знакомые смерчи. Отсюда на расстоянии они выглядели ещё более зловеще. И становилось очевидно, что это не обычные пылевые вихри. Верхний их раструб неспешно всасывал облака и тучи, нижний ищуще рыскал по земле. Но этим дело не ограничивалось. Странным образом я видел и многое другое - детали, которые обычный человек в обычном вихре никогда не разглядит. Каждый по отдельности смерч представлял собой скручивающийся рулон, и на рулон этот бесконечными лентами наматывалось и наматывалось окружающее пространство. Жадные воронки втягивали саму Жизнь, и чуть сзади, следуя вплотную за жизненной субстанцией, наступала беспросветная мгла. Черная клубящая стена, заполняющая собой весь видимый горизонт, вздымалась в каком-нибудь километре за моей спиной. Стена, на которую не хотелось смотреть, от вида которой пробирало нутряной дрожью. Вероятно, это и был тот самый конец, о котором поминал Виссарион. Дела на планете сворачивались, первородные пуповины начинали работать в обратном режиме. Жизнь покидала эти места, уходила, как вода из прошитого очередью аквариума. Грань, именуемая концом, просматривалась невооруженным глазом. Пространство бурлило в самостийных мальстремах, столетия теснились в тесных проходах, торопясь на выход, отказываясь соблюдать какую бы то ни было очередность. Да и то верно, к чему она сейчас - эта очередность? Клочья финишной ленты успел разметать ветер, шумные гастроли завершились, феномены ссудного дня уже не являлись таковыми, пасуя перед главным - завершением всего и вся.

Отыгравшие свое статисты по команде незримого режиссера подымались и выныривали с земли и из земли, буднично спешили на исходные позиции. Обо мне, судя по всему, тоже не забыли. По крайней мере, я имел прекрасную возможность наблюдать то, от чего уберегали большую часть населения. Возможно, этому стоило порадоваться, но я особо радужных эмоций не испытывал. То есть, сейчас я не испытывал вообще никаких эмоций. Я был пуст, как ладонь нищего на паперти, как древний колодец, отрезанный от подземных кровеносных жил.

Прошло энное время, прежде чем я убедился, что бензина в баке нет. Скорее всего его не было с самого начала, однако отсутствие горючего ничуть не мешало «Форду» бодро катить по дороге.

Все представлялось вполне естественным. Движение туда не требовало горючего, другое дело - обратная дорога. Стоило мнетолько однажды попробовать развернуть машину, как двигатель тотчас простужен-но зачихал и заглох. Кстати, вспомнилась и позапрошлая ужасная ночь, когда я скакал и скакал от города, терзая бока взмыленной коняги. Плыть против течения - напрасный труд. Все, что нам удалось, это добраться до пасеки, до которой от города по прямой было рукой подать. Во всяком случае - по прежним меркам это представлялось ничтожным расстоянием. В движении к городу все складывалось иначе. Препятствий никто не чинил, старенькое авто безукоризненно подчинялось любым моим прихотям. Более того - и черные клубящие тучи, что широким фронтом двигались следом, словно приспосабливались к моему движению, не нагоняя, однако и не очень отставая.

Впереди по-прежнему простиралась жизнь. Узнаваемая или не очень - другой вопрос. Взору моему попеременно открывалось то, что было, и то, чего никогда не было.

Я наблюдал поистине удивительные вещи! Если слева с рокочущим гулом вновь восстанавливался из ядерной пыли Тунгусский метеорит, то справа ревели трубы и лязгало железо, возвещая о начале великой схватки. Под отсвет уносящегося ввысь серебристого гостинца из космоса - от Непрядвы лавой накатывали рати запасного полка. Ордынские тумены, отмахиваясь серпиками сабель, неуверенно пятились. Сеча на Куликовом поле близилась к своему кульминационному моменту. Резво наступал от реки Смолки засадной полк Боброка, и Мамай уже откровенно нервничал, косо поглядывая на свою любимую лошаденку.

Впрочем, Мамая я, конечно, не видел, зато видел, что русские кудлатые бороды мелькают с одинаковой частотой и с той, и с другой стороны. Где были татары, где наши, понять было совершенно невозможно. Русские долбили русских, раскосые басурманы в остервенении наскакивали на столь же раскосых. Вполне вероятно, что и не Куликово поле это было.

Мало ли обагренных кровушкой полей водилось на земле! Легионы и леодры одетых в металл гуманоидов сходилось в поединках по всей планете во все века…

Я мчался дальше, и выжженные степи, густо усеянными ржавью доспехов, сменялись малыми и большими постройками. Мне приходилось объезжать Нюрнбергский стадион гитлеровского архитектора Шпеера, время от времени притормаживать возле внушительных фасадов тех или иных дворцов. Триумфальная арка, размерами вдвое превышающая парижскую, гигантское здание германской рейхсканцелярии - весь этот нацистский апофеоз скорее пугал, нежели завораживал. А далее на протяжении двух или трех километров дорога тянулась вдоль шеренги мускулистых скульптур. Титаны, атлеты и атланты всевозможных калибров демонстрировали мышцы, изображали скорбь и волевую мощь. Реликтовые серп и молот сменялись свастикой, многочисленные гербы забавляли схожестью изображенных звериных фигур. Весь этот зоопарк в меру сил и возможностей скалился и щерился, сжимая в лапах трезубцы и мечи, скипетры и булавы. И не было кругом ничего живого - только белый и розовый мрамор, гранит и позеленевшая бронза… На память пришло знаменитое крама-ровское: «И мертвые с косами стоять»… Но эти не только стояли. Кто-то из них бежал и летел, кто-то рвал зубастые пасти и мучительно боролся. Самые неукротимые метали диск и копье, самые ленивые сидели и лежали, что безусловно представлялось для каменной плоти состоянием более естественным.

Начинался въезд в город. Стоящий на перекрестке британский полисмен в колоколообразном шлеме заботливо помахал жезлом, подсказывая направление. Я послушно повернул руль и, лишь спустя секунду, запоздало сообразил, что полисмен мне кого-то напоминает. Ну да! Капитан Костиков! Собственной персоной!..

Я обернулся и на мгновение поймал взгляд прищуренных глаз. Но длилось это крайне недолго. Честный мент странно передернул плечами и «вывернулся». Все произошло так просто и быстро, что я всерьез усомнился, да видел ли я его лицо в действительности, потому что теперь он стоял ко мне затылком. Впрочем, и не стоял даже, а продолжал удаляться. «форд» мой и не думал останавливаться. Педаль тормоза, вдавленная до упора, лишь чуток снизила его прыть. Очень скоро капитан-полисмен превратился в крохотную фигурку - этакий восклицательный знак на дымной строке улицы.