Денис Шулепов - Индиго

Пока не сильна.

И пока она не сильна, мне нужно что-то предпринимать, потому что я боюсь. Боюсь не за себя. Боюсь за Дашу. Я боюсь за Четвёртого Из Списка, за виновника этой истории! И мне начхать на это! Так ли уж нужно искать виноватых? Кто старое помянет…

Жизнь — ничто перед любовью.

Нетерпению Валентина не было предела. Даша занята делами, и у неё не оставалось времени на свидания. А у Валентина просто не оставалось времени. Он не знал, когда крестьянка снова проявит себя. Которое утро Валентин просыпался с головной болью, его тошнило, и тошнота длилась весь долгий день. Он не болел, но чувствовал себя разбитым. Каждый сон был урывками, словно кто-то шептал ему постоянно во мраке ночи: «не проспи». И он не был уверен, просыпаясь в холодном поту, что это фантазии. Кто-то

может, дух кузнеца?

стерёг Валентина, делая сон чутким. Но Валентин не был благодарен за это. Валентин устал. Он ждал только встречи с Дашей, с девушкой, которая изменила план его жизни. Он хотел её увидеть, хотел обнять, поцеловать. Он хотел её. Ещё раз, в последний.

Валентин жил встречей «в последний раз». Всего несколько дней, долгих, как целая жизнь. Его охватывало безумие. Он уже не верил в существование крестьянки, в существование Списка, в своё «предназначение», не верил в антисвятого, не верил в святых, не верил в силу молитвы, не верил в истины, открывшиеся ему, не верил в Рай, не верил в цикличность ада, не верил глазам пса, не верил в себя.

Он верил, что сходит с ума. И скоро дороги назад не будет. Это был конец. И Валентин рад ему. Он испытал в своей жизни всё, что хотел испытать, а большего не просил: к чему надрываться? Валентин не видел перспективы в создании семьи: если он шизофреник и крыша его протекла, зачем заставлять страдать любимую? если у них родятся дети и история с крестьянкой каким-то образом возобновится, зачем подвергать страданию детей, внуков или правнуков? если он не страдает шизофренией и личность крестьянки действительно живёт внутри него и жаждет мести, зачем подвергать опасности жизнь Даши, Последней Из Списка?

Пора довести черту. Но прежде чем карандаш перечеркнёт плавную линию лекала…

— Я должен её увидеть… в последний раз… пока могу, — сказал пустой комнате Валентин, потирая виски, и снял трубку с телефонного аппарата.

Когда с Кузьмой у Исаакиевского собора случайно столкнулся плечом корнет лейб-гвардии Гусарского полка, симпатичный молодой человек со щегольскими усиками, и, извинившись, побежал дальше наперерез проезжающему экипажу, из которого выглядывал овал женского лица, скрытого вуалью, у бывшего кузнеца от беспричинного страха оборвалось сердце, душа ушла в пятки. Именно в момент нечаянного столкновения двух совершенно незнакомых людей где-то за сотнями вёрст в Российской глубинке, недалеко от стен женского монастыря, обвалилась земля на могиле без креста. Вместо креста в изголовье была вогнана табличка с единственным словом: «ВАЛЯ». И та табличка медленно упала в черноземный могильный зев.

Сердце Кузьмы вернулось из пяток с ноющей болью. Он схватился за грудь. Кто-то поинтересовался, плохо ли господину и не вызвать ли карету «скорой помощи», но Кузьма отмахнулся, не забыв поблагодарить за участие (в столице принято быть вежливым, и он им был). Кузьма обернулся на корнета и успел услышать конец фразы дамы скрытой вуалью, она обращалась к корнету:

— Мы снова встретимся с тобой, мой Михаил!

— Что может краткое свиданье мне в утешенье принести? — ответил ей корнет. Но дама не слышала вопроса, её экипаж уже двигался дальше.

Сердечная боль отпустила Кузьму, когда щеголеватый Михаил скрылся среди прохожих. Кузьма глубоко вздохнул, похлопал себя по груди, проверяя, ушла ли боль совсем, и пошёл своей дорогой, минуя площадь.

Они встретились у метро «Библиотека им. Ленина». Валентин ужасно волновался, а Даша и не думала сердиться. Она улыбалась, и это придало уверенности Валентину.

— Что за срочность?

Он настоял на встрече, сказав, что это срочно. А Даша сразу же согласилась, назначив место.

— Мне безумно захотелось тебя увидеть, — сказал Валентин. — Я бы реально сошёл с ума, если бы не увидел сейчас!.. И вот я тебя увидел… Можно тебя обнять и убраться восвояси?

Даша от души рассмеялась.

— Ты чудак! — Она обняла Валентина и поцеловала, как настоящая подружка. — Ты мне не помешаешь. Только тебе будет скучно, мне нужно написать эссе по творчеству Лермонтова и, боюсь, это надолго.

— Мне нравится Лермонтов, — сказал Валентин и сунул руку в карман модного пиджака. Пальцы нащупали холодный металл. Это был его любимый выкидной нож. Но он не помнил, чтобы (и когда) клал его туда! — Особенно мне нравится «Кинжал», — пробормотал Валентин, останавливаясь.

— Ты чего? — обеспокоенная бледностью друга, спросила Даша.

— Взбледнулось что-то… — отозвался Валентин. — Пожалуй, я лучше домой.

— Ты не пугай меня так! Если что, вызывай «скорую», договорились?

— Да.

— Я позвоню вечером, — сказала она.

— Хорошо.

Даша чмокнула Валентина в губы, и он поспешил домой.

Дома он достал первый том сочинений М.Ю. Лермонтова, пролистал, быстро сделал запись в дневнике и пошёл в ванную. Там под струями горячей воды Валентин лёг в ванну. В руке он сжимал любимый выкидной нож. Когда вода в ванне набралась до краёв, Валентин перекрыл краны. Но прежде чем сотворить задуманное, он вытер «вафельным» полотенцем как можно суше кафель на стене, разрезал подушечку указательного пальца и кровью на старой плитке написал три слова:

я тебя люблю

Валентин снова лёг в ванну, торжественно продекламировал четверостишье из «Ангела смерти»:

Явись мне в грозный час страданья,

И поцелуй пусть будет твой

Залогом близкого свиданья

В стране любви, в стране другой!

И нанёс себе первый из многочисленных порезов. Он резал себя, пока мог поднимать нож. Когда сил не осталось, Валентин выдохнул в последний раз, развернулся лицом к дну ванны, и окунувшись, глотнул кровавой воды.

Из дневника:

Однажды она хотела утонуть, ей помешали. Может, как утопленница, она найдёт покой? Попытка — не пытка.

Я теряю контроль над телом. Я не хочу потерять контроль над душой.

Я не могу так больше…

Я хочу спросить у Бога: зачем он так со мной? И я спрошу!

Прощай, дорогой мой дневничок! Тебе стишок напоследок:

Ужели захочу я жить опять,

Чтобы душой по-прежнему страдать

И столько же любить? Всесильный бог,

Ты знал: я далее терпеть не мог;

Пускай меня обхватит целый ад,

Пусть буду мучиться, я рад, я рад,