Ирина Лобусова - Монастырь дьявола

Этот речитатив пугал. Теперь он знал, что эта жуткая песнь – тоже своего рода молитва. Молитва дьяволу, которого по праву можно было бы назвать богом зла. Он вдруг подумал о том, как неправильно люди думают о зле, ища в этом понятии какую-то пугающую абстракцию. Хотя на самом деле дьявол – это прежде всего два главных понятия, две вещи: ложь и не способность к любви. Он вдруг подумал о том, что вся история о монастыре дьявола с пугающей точностью укладывается в две этих вещи. Ложь, самообман, нелепая глупость тщеславных тупиц, решивших вызвать зло, ничего не зная об этом. И чудовищный эгоизм, переросший в полную не способность, и даже отторжение любви.

Там, где ложь, чаще всего гостит смерть. Он вздохнул и решительно толкнул дверь. Какая разница… Его путь был предрешен заранее. Только один.

Вначале ему показалось, что он снова оказался в церкви. Но впечатление было обманчивым потому, что везде возвышались перевернутые кресты. Это был огромный зал, полный ослепительного света. В нем горели не только зажженные черные свечи, но и на стенах – электрические фонари. Древние магические приспособления в виде черных свечей прекрасно уживались с современными электрическими лампами. В центре зала возвышался алтарь. На возвышении, затянутом черной материей, стоял огромный, позолоченный, перевернутый крест. На позолоте ясно были видны темно-бордовые подтеки. Для себя он просто констатировал факт, что это кровь. Стены были украшены теми же иконами, которые он уже видел в мистическом замке. Те же сумасшедшие глаза, дикие лица, перекошенные в крике рты.

В центре зала, перед алтарем, стояла достаточно большая группа людей. В основном, это были молодые мужчины в одинаковой черной одежде. Судя по их напряженным, застывшим позам, этим жутковатым речитативом они молились перед своим идолом. Они обернулись, когда он возник на пороге, и бесстрастно, ничего не выражающими глазами взглянули на него. Он же едва сдержал крик. У всех стоящих в этом зале людей были абсолютно одинаковые лица! За его спиной раздался громкий стук захлопывающейся двери, и он поневоле обернулся. Дверь исчезла. За ним была черная, гладкая, сплошная стена.

Он сделал решительный шаг вперед и несколько человек из этой группы пошли к нему. Но затем остановились. Потом все остальные отвернулись от алтаря. Грудь в том месте, где она соприкасалась с карманом его куртки, хранящим сверток с крестом, жгло как огнем. Магический предмет (крест с синим сапфиром) жил словно бы своей жизнью. Невольно прикоснувшись к куртке, он хотел почувствовать твердость дерева, но пальцы его нащупали что-то пористое, мягкое, словно крест налился невидимой силой и стал живым.

Он знал приказ, звучащий в их пораженном мозгу. На самом деле этот приказ мог быть только один: убить его, любой ценой – убить. Он усмехнулся, сжимая в руке цепь: это будет не так просто сделать! В тот же самый момент безликие привидения поднялись в воздух. Это было его вторым настоящим потрясением. Первым стало мгновение, когда у всех он разглядел одинаковые лица. И вот второе было теперь. Они поднялись на несколько сантиметров над полом и двигались теперь так, словно плавали в воздухе.

Движения были плавны и выразительны, но в то же время полны угрозы. И если б не угроза, он даже восхитился бы непонятной красотой происходящего, нереальной красотой тел, двигающихся в воздухе так, словно находились по-прежнему на полу. Они плыли как фигурки в компьютерной игре, и уже через мгновение он оказался в их плотном кругу. Они окружили кольцом, отрезав любые пути к отступлению.

Впрочем, он и не собирался отступать. Сзади второе кольцо выросло за первым: двойное кольцо оцепления, фигуры, стоящие друг за другом. Вдруг он почувствовал, как его грудь словно обожгло болью. Рана на груди заныла, запульсировала, словно наливаясь огнем. Инстинктивно он прикоснулся к груди: боль находилась на том самом месте, где в кармане куртки лежал сверток. Он сжал этот сверток, почувствовал пульсирующую ткань (теперь он ни за что не смог бы назвать это деревом!) креста и поднялся в воздух, не понимая, что происходит. Крест поднял его над землей. Теперь он был на том же самом уровне, что и они.

Глаза окружавших его засветились красным дьявольским огнем. Вспыхнули разом, как по команде. Он вдруг вспомнил давно забытые слова из прошлого: бой – это тоже искусство. Хороший бой сравним с настоящим искусством. Как картина. Как мелодия. Как танец. Он знал это раньше, знал – и теперь. И эта истина знания словно подарила ему новые силы. Бой может быть настоящим искусством, даже тот, имя которому – смерть.

Он прикрыл глаза, чувствуя, как его клетки заполняются льдом. Лед был залогом его настоящей победы. Ледяное спокойствие перед боем, и отражение мыслей, движений противника, словно в холодной воде озера, и благодаря этому – предугадать реакцию врага. Когда-то он думал, что бой – это ярость. Думал так, когда еще ничего не знал. Но только с опытом, с первой кровью болезненных поражений он понял, сто истинная ярость боя настоящего мастера – это лед в жилах. Бой пришел как откровение, пришел великим вдохновением и победой из прошлого. Словно груз его лет, полных тренировок и побед, вдруг превратился в живые существа и плечом к плечу стал за ним. Теперь он снова был холодной водой, отражая кольцо чужой ненависти, бессильное против его мощи. И, решительно взглянув в лицо смерти, взмахнул цепью.

Это был только один удар, но двое справа свалились вниз. Вторым ударом он расчистил себе пространство, поразив еще двоих. Следующему кольца цепи выбили глаза и с окровавленным лицом, превратившемся в маску уничтоженного чудовища, он стал падать вниз, захлебываясь истерическим воплем. И этот вопль, набухая и пульсируя, еще долго вибрировал прямо в его ушах. Его тело набрало скорость, словно в воздухе он терял весь свой вес. Он превратился в отчаянный вихрь, в смерч, сметающий все на своем пути, в ураган безудержной ярости, которую позволяло контролировать его ледяное спокойствие, и оттого эта ярость была намного сильней.

Цепь двигалась по кругу, сжившись с его рукой, став живым продолжением его тела….. И тогда головы его врагов скатились вниз на землю, а три лишенных головы тела неподвижно застыли внизу, на земле…. Он не помнил, как опустился обратно на землю. Просто ощутил, что стоит на земле. А потом – что-то липкое на руках и лице, что-то скользкое, вязкое под ногами. И посреди всего этого стоял он один. Только он.

После смерти их лица стали обыкновенными – индивидуальные, отличные друг от друга, настоящие лица людей. Большинство из них были мальчишками. Накачанные отчаянные мальчишки, и он ясно видел удивление, застывшее в их разных (по цвету и по форме) глазах. И капли крови в волосах – черных, русых, рыжеватых, каштановых локонах, коротких стрижках под ежик, цвет волос на которых было не различить. Так упав, они остались лежать, став совершенно нормальными после смерти, и горький ком, сжавший ему горло, был таким, что ему захотелось лежать среди них.