Далия Трускиновская - Темная сторона города (сборник)

Мне кажется, что в его голосе проскальзывает печаль. Ему грустно от того, что у него нет врагов. Это как в старом анекдоте. Едут два всадника, вдруг мимо них что-то проносится с огромной скоростью. «Это кто?» – спрашивает один. «Неуловимый Джо», – отвечает второй. «А что, его никто не может поймать?» – «Да нет, просто никто его не ловит». Так и тут. Берта никто не ловит. Неуловимый Берт.

– А стрелять вы умеете?

– Немного.

– А вы можете меня научить? Отец отказывается. Он говорит, что я с пистолетом – это конец всему городу.

Берт смеется.

– Может, в какой-то мере он прав. Ну… – он демонстративно думает. – Наверное, я мог бы тебе помочь. Я одолжу револьвер у Баннерса, мы потренируемся немного.

Я знал, что он не откажет. Он и в самом деле никому ни в чем не отказывает, этот странный человек.

Джека Бонда похоронили на городском кладбище, будто он прожил тут всю жизнь. Старик Картер проникся к мертвому ганфайтеру каким-то отцовским чувством, потому что тот разделил судьбу его дочери. Тем не менее цветов на могилу Джека никто не принес, зато их принесли вдоволь на могилу Китти. Даже мой отец, человек строгий и занятой, бросил небольшой букетик, хотя я думал, что он вовсе не придет на похороны.

Берт тогда был совсем новым человеком в городе, но я заметил, что он долго стоял у могилы Китти – даже когда все разошлись. Но самым странным оказалось другое.

Я люблю засунуть нос не в свое дело, это факт. Таким образом я и подслушал монолог доктора на вскрытии Китти. Я просто спрятался наверху и приложил ухо к щели между досками.

Я заметил, что Берт иногда ходит на кладбище – по вечерам, в темноте, когда все уже сидят по домам или отдыхают в салуне. Он отправлялся на кладбище без фонаря, будто прекрасно видел ночью. И в один такой вечер я пошел за ним.

В целом по кладбищу несложно пробираться, особенно при яркой луне. Трава и четкие силуэты крестов, за которые можно ухватиться, если начнешь падать. Я шел тихо и осторожно: фигура Берта маячила впереди. Он остановился. Я догадался, что это могила Китти. Я подобрался ближе и через некоторое время услышал плач. Берт сидел, обняв деревянный крест на могиле погибшей девушки, и рыдал. Послушав его рев еще несколько минут, я отправился домой.

«Быстрее!» – кричит во дворе Боб, парень с соседней фермы.

Я вылетаю из дома и бегу за ним. У него нет ни времени, ни желания объяснять, куда и зачем мы бежим. Я едва поспеваю. До города идти около двадцати минут, а бежать – вдвое меньше, зато тяжело. Впрочем, я выносливый.

Когда мы вбегаем в город, я сразу вижу: что-то не так.

Из переулка между домом Хиллари Спейн и конюшней (это общая конюшня для путников, которых тут почти не бывает, она выходит на главную улицу) столпотворение. Мы, мальчишки, легко пробираемся через толпу.

Первое, что я вижу, это широкая спина Систея. Он сидит на корточках и рассматривает то, что лежит на земле. Это тело. Белое, точно из него слили всю кровь. Я узнаю лицо: жена молочника, миссис Хайнс. Ей было около тридцати пяти, она уже начинала заметно полнеть. Но теперь ее тело выглядит худым, опавшим. Напротив меня – доктор Джонсон. Он едва заметно кивает шерифу, и тот накрывает тело простыней.

«Это он», – слышен хриплый мужской голос. Говорит старик Картер. Шериф свирепо смотрит на Картера, и тот все понимает.

Все эти детали подмечаю только я, потому что я, что называется, в курсе дела. Шериф прав. Не стоит людям знать о том, что среди них бродит вампир.

Неожиданная догадка проскальзывает в моем мозгу. Детали постепенно складываются в одно целое. Берт Хоспейн, появившийся одновременно с трупом девушки. Он же, рыдающий на ее могиле. Многого не хватает для полноты картины. Но, конечно, я не могу рассказать об этом даже Систею. Он попросту мне не поверит.

Когда мне было восемь лет, отец дал мне почитать книжку о вампирах. Это были рисованные истории в мягком переплете. Точно такие я уже читал – про Джесси Джеймса. В то время как мои сверстники восторгались героическими приключениями и ограблениями, совершенными легендарным бандитом, я листал книжку про вампиров и думал, каково это – никогда больше не увидеть рассвета, зато обрести вечную жизнь. Конечно, в том восторженном возрасте рассвет был гораздо притягательнее, чем любая вечность. Сама жизнь казалась вечностью.

Теперь, пять лет спустя, я несколько изменился. Я видел смерть своими глазами и стал понимать, что это – навсегда. Если человек уедет в большой город, или даже в другой штат, или в другую страну, он может еще вернуться. Вы можете встретиться с ним в каком-нибудь другом месте, например. Но если человек умирает, его не будет больше никогда. Совсем никогда. Мне нравилось смаковать это понятие. Я вертел его на языке, как леденец, и мне становилось действительно страшно, что я тоже когда-нибудь умру. Именно ради этого чувства дрожи во всем теле и чего-то тяжелого на душе я и думал о смерти. Впрочем, такая забава приелась со временем.

Гипотеза о том, что Берт Хоспейн – вампир, не годилась по многим причинам. Во-первых, он совершенно нормально относился к солнечному свету. Во-вторых, в салуне у Бака он ел запеканку с чесночным соусом, и ему не было плохо или больно. У него на пальце было небольшое колечко, по виду серебряное (хотя проверить это не представлялось возможности).

С другой стороны, все было слишком подозрительно.

И тогда я решился на шаг, на который никогда бы не решился взрослый.

Берт Хоспейн дома: его силуэт только что промелькнул в окне.

– Я к мистеру Хоспейну, – говорю я, и миссис Роджерс пропускает меня внутрь.

Я поднимаюсь на второй этаж и стучу в дверь.

С собой у меня – только моя собственная решимость и ничего более.

Берт открывает дверь. Он бледен. У него под глазами круги.

– Мистер Хоспейн, мне нужно с вами поговорить.

Мне кажется, он прекрасно все понимает. Но я не боюсь его. Потому что я уверен, что он не причинит мне вреда.

Я прохожу и сажусь на кушетку. Он стоит у окна спиной ко мне.

– Вы вампир, мистер Хоспейн?

Он молчит, глядя в окно. По сути, все уже понятно, осталось только выбрать правильную развязку.

Он оборачивается, и на его щеках я вижу потеки от слез. Он садится на стул тяжело, падает, точно мешок с мукой.

– Не бойся меня, – говорит он. – Я не причиню тебе зла. Я вообще никому не причиню зла. Я не хочу. Просто иногда он просыпается во мне. Раз в полгода примерно. Иногда – чуть чаще. В большом городе он проснулся в неудачный момент. Мне пришлось уехать. Я думал, что смогу его задушить. Но не получается.

Он говорит это монотонно, точно заученный текст.

– Кто?

– Я не знаю. Тот, кто заставляет меня делать это. Но я не могу жить без этого.

Я встаю.