Далия Трускиновская - Темная сторона города (сборник)

– Тоже было, – Орест вздыхает и с отвращением смотрит на букет.

– А можно… я заберу его?

– Это улика, – поясняет Орест, – она в описи есть. Нельзя.

– Он же совсем завянет…

– Все равно нельзя.

– Я тогда зарисую их… Можно?

Ивана извлекает из собственной своей сумочки блокнот и цветные карандаши. Она хотела забежать к молодому Янеку, показать ему шоколадниц и, может, внести кое-какие коррективы, если ему что-то в голову стукнет, но, похоже, сегодня ей будет не до этого.

– Наверное, можно, – уныло соглашается Орест. Он предпочел бы, чтобы Ивана наконец ушла, поскольку узнал все, что хотел, но он уже достаточно знает Ивану, чтобы понять, что так просто отделаться от нее не удастся. – Зачем он вам только, веник этот?

– В вашем деле все важно. Любая мелочь. А скажите, – Ивана встряхнулась и сурово поглядела на Ореста, – это и правда ваше первое серьезное дело?

– Смотря что считать серьезным, – неопределенно говорит Орест. – На нас еще и Вермеер висит. То есть его городское управление под свой контроль взяло, но кража-то совершена в нашем округе. Нарисовали?

– Сейчас… Только вот этот еще, желтенький. А скажите… Как ее убили, Анастасию?

– Ее задушили, – Орест опять вздыхает, – потому и… если честно, хотя вас нельзя сбрасывать со счетов, вы… ну, словом, очень сильные руки нужны были. Вы свободны, гражданка.

– Не сомневаюсь. – Ивана спрятала блокнот и карандаши в сумочку и встала, прижимая сумку острым локтем к боку. – Так я пошла?

– Идите, – устало сказал Орест и прикрыл глаза.

А день переливался и смеялся, и никакого никому дела не было до бедной Анастасии. На углу с лотка торговали жареными каштанами и засахаренным миндалем, толстые голуби ходили вперевалку меж гуляющими, подбирали крошки… Мимо Иваны процокала подковками по брусчатке белая лошадка, запряженная в открытую повозку, сейчас пустую, без седоков… Возница в камзоле помахал Иване рукой, и она с достоинством кивнула в ответ.

Рынок за Оперным театром заполнился цветочными рядами – и зачем вообще столько цветов, неужто их кто-то покупает? Туристы? Зачем? Не потащат же они цветы в отель? Да и у горожан, можно подумать, других дел нет, как только бежать с утра пораньше в цветочные ряды на рыночной площади… Хотя глазу приятно, это да. Словно сам город нечувствительно побуждает торговцев раскладывать на прилавках не, скажем, морковку и петрушку, а азалии и ноготки… А все-таки чудно, что они не прогорают, эти цветочные ряды…

Мы любим не то, что полезно, думает Ивана, а то, что красиво… Польза некрасива, неживописна, не романтична, в конце концов. Никому не приходит в голову украшать шляпки, скажем, картошкой и луком, а ведь в быту это гораздо более уважаемые растения. Но люди не хотят думать о картошке и луке, они хотят жить так, словно бы картошка и лук не существуют, вместе со всеми остальными бытовыми заботами. Торговать цветами – шикарно, а картошкой и луком – нет. Не пошла же Анастасия работать в овощную лавку. А вот в цветочную – это пожалуйста. Ивана какое-то время стоит, сжав в руках сумочку, круглый лоб перерезает вертикальная морщинка, потом поворачивается и решительно идет на трамвайную остановку. Ехать недалеко, но проталкиваться сквозь толпу веселящихся и галдящих туристов ей сейчас не хочется.

В Ботаническом саду Ивана не была с самого детства, с того лета, когда мама водила ее в розарий, на летнюю выставку роз, и Ивана навсегда запомнила розовато-желтое, алое, пурпурное буйство. Чувственность вытянутых тугих трубочек-бутонов и бесстыдно распустившихся зрелых цветов тогда была ей, маленькой, непонятна и тем не менее ощутима, словно что-то скрытое, волнующее и даже опасное. Тогда было жарко, и над розами гудели одуревшие от яростного розового духа пчелы и бражники, которые так быстро работали крыльями, что те сливались в серое гудящее облачко. Сейчас, думала она, розы если где и есть, то только в теплицах, впрочем, клумбы ботсада радовали ранними крокусами, намекая на грядущее великолепие. Но крокусам, белым, желтым и нежно-лиловым, никто не радовался, потому что народу на посыпанных аккуратным гравием дорожках совсем не было…

В будке у ворот, стилизованной под средневековую караулку, Ивана купила билет (пройти без билета, сославшись на срочное дело или на какое-то несуществующее знакомство, ей и в голову не пришло), а заодно и план-проспект, где говорилось, что городской ботанический сад имеет почтенную историю и основан более полутора веков назад профессором Почаевским на базе старого сада монахов-тринитариев, что коллекция его насчитывает 851 вид растений (подозрительно точное число, подумала Ивана) и что теплицы его не только поставляют цветы для городских торжеств, но и ведут большую научно-исследовательскую работу по изучению и сохранению родной природы. Последнее Иване особенно понравилось, и потому она направилась прямо к теплицам, не слишком задерживаясь, чтобы полюбоваться крокусами.

В теплице солнце проламывалось сквозь стеклянные граненые своды, и зелень кругом так торжествующе буйствовала, что казалась уже даже какой-то страшноватой и опасной, словно бы при начале времен, или, напротив, ближе к их концу, когда и человека уже на земле не будет, а будет только вот такая зелень, и тишина, и запах торфа и жирного чернозема, а больше ничего.

Что-то вдруг прыснуло из-за огромных разлапистых листьев и тонкой струйкой обдало Иванин рукав. Она испуганно отпрянула, но тут же сообразила, что это просто автоматическая поливальная машина. Душный влажный воздух обнимал Ивану, как никогда ни один мужчина, и серое пальто с розовыми буфами отяжелело и обвисло, так что в конце концов Ивана, поколебавшись, сняла его и перебросила через руку, порадовавшись, что и под пальто она одета достаточно пристойно и элегантно… Впрочем, людей никаких тут и впрямь не было, словно бы конец времен уже наступил, и Ивана растерянно озиралась по сторонам, пока, наконец, в дальнем углу этого заповедного сада не расслышала еще какое-то шебуршание и не увидела, двинувшись на звук, мрачную девушку в синем сатиновом халате, обрезающую старые листья какого-то огромного пальчатого растения. Ивана опять подивилась тому, как можно ходить с таким мрачным лицом в таком замечательном месте, но людскую природу не переделаешь…

– Посторонним сюда нельзя, – голос у девушки был таким же сердитым, как лицо, а на носу выступили капельки пота, – это служебное помещение.

– А я по служебным делам, – сказала Ивана, – я веду расследование. И дело мое серьезное.

– Вы что, из полиции? – удивилась девушка. Ивана походила на кого угодно, только не на полицейского сотрудника.