Евгений Константинов - Платник

Быстро подтянуть приятеля к настилу не получалось. Павел оглянулся на Шишигина, чтобы попросить помочь и только сейчас начал вникать в суть бормотания побледневшего хозяина водоема.

— …она была маленькой… Мы договорились,… Он велел мне,… когда Ниночке станет восемнадцать, устроить человекалку… сказал, если я не принесу в жертву рыбаков, он заберет ее к себе под лед…

— Какие жертвы? — прохрипел Павел, натужно подтягивая веревку.

Шум вокруг изменился. Люди, не успевшие выбраться на твердый лед, начали не только материться и звать на помощь, но и визжать, будто их живьем режут. Павел завертел головой и задержал взгляд на Неспокойном, который был неподалеку от Вакиридзе. Но если Геннадий одной рукой сжимал веревку, а другой то и дело взмахивал, помогая продвижению, то у Неспокойного над водой торчала только голова.

Кажется, сейчас именно он визжал сильнее всех, и через мгновение Павел понял почему. Неспокойный с каким-то неимоверным усилием выдернул из окружавших его мелких льдинок правую руку, в которую вцепилось сразу несколько рыбин. Это были не только разных размеров форели, но и крупный полосатый окунь и вцепившаяся в большой палец щука. Рыбины не просто висели, они, словно взбесившиеся, мотали головами и отваливались, лишь вырвав кусок одежды или плоти.

Не успел Павел подумать, что Неспокойный долго так не продержаться, как голова рыболова исчезла. Рука же, с продолжавшей рвать палец щукой, еще какое-то время торчала из воды, но потом тоже исчезла оставив на поверхности лишь медленно увеличивающееся красное пятно.

— Жертвы? — Павел обернулся к Шишигину, и в это время что-то так сильно ударило снизу в настил, что и тот, и другой еле удержались на ногах.

— Нет! Ниночка, не надо! — закричал хозяин водоема. — Уходи!

Павел посмотрел туда же, куда смотрит Шишигин. Снегурочка, опустившаяся на колени у самой кромки твердого льда, протягивала руку отчаянно гребущему к ней рыболову. Еще один рыболов неподалеку от них без помощи со стороны уже почти полностью выбрался на лед, как вдруг невидимая сила сдернула его обратно, и утянула под воду.

Меж тем рыболов дотянулся-таки до руки девушки. Она схватила его за запястье и потянула на себя изо всех своих девичьих сил, но этого оказалось достаточно для того, чтобы рыболов сначала лег на твердый лед грудью, затем животом. Казалось, все — спасение. Но тут из воды по дуге выпрыгнула форель и врезалась своей тупорылой пастью прямо Ниночке в глаз. Девушка вскрикнула и схватилась за лицо. А мужик, вместо того, чтобы самостоятельно продолжать выбираться, не нашел ничего лучше, как вцепиться в полы шубки Снегурочки, причем обеими руками. В это время лед за спиной девушки треснул, и от основной тверди отделилась небольшая льдина. Если бы не удерживающий Ниночку мужик, она без труда могла бы перепрыгнуть расширяющуюся трещину, но тот и не подумал ее отпустить. И почти сразу льдина, как и весь лед в пределах очерченного круга, раскололась на мелкие части.

— Папуля!!! — только и успела выкрикнуть Ниночка, прежде чем оказалась в воде.

— Нельзя! Договор, ведь у нас! Договор! — заорал Шишигин, потрясая в воздухе шапкой в зажатом кулаке.

— Спасай ее, Ефим!

Будь Павел на месте отца Ниночки, прыгнул бы в воду, не раздумывая ни секунды. Но на другом конце натянутой веревки оставался Вакиридзе, и прежде необходимо было вытащить его. Шишигин прыгать не стал, зато придумал кое-что другое. От настила до Ниночки было метров двадцать, наверное, чуть больше длины торчащей из бочки елки. Шишигин подскочил к бочке и не без труда передвинул ее к краю настила, после чего повалил елку в воду так, что ее верхушка оказалась совсем недалеко от барахтавшейся дочки.

Все эти манипуляции привели к тому, что раскачивающийся настил начал терять прочность, — несколько скоб, соединяющих толстые бревна, выскочили, и это не сулило ничего хорошего тем, кто на нем оставался или собирался на него забраться. Одним из таковых стал Вакиридзе, которого Павел наконец-то подтащил к краю настила и помог выбраться из воды. Хватавшего воздух ртом приятеля трясло так, словно он сидел на включенном электрическом стуле. Павел мельком отметил, что насквозь промокший комбинезон Геннадия в нескольких местах разодран так, словно за него дралась стая оголодавших псов. Но сейчас было не до комбинезона.

Ниночка!!!

Нет, не она первая добралась до елки, ее опередил тот самый мужик, которого Ниночка пыталась спасти и из-за которого теперь тонула, а он, похоже, помогать ей не собирался. Но еще большая беда была в другом. Из покрывавшего воду ледяного крошева, точно так же, как недавно из лунок, начали выпрыгивать рыбины, только теперь они падали не на лед, а на головы продолжавших вынужденное купание рыболовов. В том числе и на голову Ниночки. Рыбины не просто падали, их пасти смыкались на ушах, носах, губах людей, на их показывающихся на поверхности руках.

— Человекалка! — Павел подскочил к Шишигину и схватил его за горло. — Гад! Так ты об этом договаривался со своим подледным королем?

Ефим оказался сильнее знатного рыболова, легко оторвал от себя его руки и оттолкнул, после чего неуклюже прыгнул в воду. Вынырнув, сразу принялся отчаянно грести по направлению к захлебывающейся водочке. Но вокруг него тоже начали выпрыгивать рыбины и яростно атаковать ничем не защищенную голову.

Одновременно с этим бревенчатый настил, на котором остались Павел и Геннадий, и без того непрочный, потряс еще один удар в дно, и из досок выскочила очередная скоба. Теперь, чтобы не упасть, необходимо было, широко расставив ноги, сдерживать неумолимо расползающиеся бревна. Для лучшего сохранения равновесия Павел воспользовался своим ледобуром, а Геннадий схватился за шаткий столик, с которого до сих пор почему-то не свалились ящик с несколькими бутылками водки и кастрюлька с капустой. И тот, и другой отчетливо сознавали, что окажись они в воде, с жизнью можно прощаться.

Прощаться совсем недолго, но зато в жутких в мучениях, погибая так же, как Ефим Шишигин, его дочь и другие рыболовы, на которых набрасывались разъяренные форели, щуки и окуни.

После очередного мощного удара настил, как таковой, перестал существовать. Освободившиеся от последних скоб бревна получили самостоятельность, и никакие старания Павла и Вакиридзе не смогли заставить их соседствовать друг с другом. Ножки столика провалились в образовавшиеся щели, кастрюлька с капустой и ящик с водкой опрокинулись, но Геннадий, легший на поверхность стола грудью, все-таки успел непонятно зачем схватить за горлышко одну бутылку. Столик провалился очень удачно — между его ножками оказалось два бревна, и если не дергаться и сохранять равновесие, Вакиридзе можно было на что-то надеяться.