Майкл Боккачино - Шарлотта Маркхэм и Дом-Сумеречье

Генри широко улыбнулся и, не удержавшись, расхохотался во все горло.

— С детьми необходима твердость, мистер Дэрроу.

— О, безусловно! — Он ненадолго умолк, пытаясь отдышаться. — Я и не подозревал, мальчики, что обрушил на вас такой катаклизм! То-то довольна была бы ваша мама!

— Пап, так она в самом деле очень довольна! — воскликнул Джеймс прежде, чем Пол или я успели остановить его.

Пол вскочил на ноги и накинулся на брата. Лодка опасно накренилась и перевернулась совсем. Падая в воду, я инстинктивно схватила Генри за руку; мы с громким плеском плюхнулись в холодное озеро, подняв фонтан брызг. До берега было все еще недалеко; но я на всякий случай подтащила к себе Джеймса и зашлепала по дну, выбираясь на сушу, ни дать ни взять крыса-утопленница. Одежда неприятно липла к телу, с каждым хлюпающим шагом из карманов выливалась вода. Все вчетвером мы рухнули на траву. Генри достал было носовой платок, убедился, что и он мокр насквозь, и отбросил его в сторону.

— Пол, да что, ради всего святого, на тебя нашло?

Мальчик, явно занервничав, покосился сперва на меня, потом на отца.

— Боюсь, это моя вина, мистер Дэрроу. В последнее время Джеймс частенько привирает, — Джеймс открыл было рот, чтобы оправдаться, но я сурово воззрилась на него, недвусмысленно веля умолкнуть, и малыш прикусил язык, — и я пытаюсь отучить его от этой дурной привычки. Пол просто переусердствовал, помогая мне.

— Понятно. Ну что ж, тогда, думаю, нам стоит вернуться в дом и переодеться, пока никто из нас не подхватил простуду. — Мистер Дэрроу протянул мне руку, помогая подняться с земли, но, встав на ноги, я ее уже не выпустила.

Мною владела пренеприятная смесь эйфории и ужаса. Не стану отрицать, что мне лестно было идти под руку с Генри Дэрроу. Позабыть своего покойного мужа я никогда не смогу, однако благодаря Генри мне стало легче смиряться с утратой Джонатана. Рядом с моим работодателем моя неизменная боль преображалась в нечто иное. Он дарил мне надежду на возможность нового счастья.

С другой стороны, в ушах моих все звучало эхо разговора с мистером Уотли. Что я за негодяйка, если смею проявлять интерес к мужчине, чья жена умерла никак не больше года назад — если слово «умерла» к ней вообще применимо. Я никогда не считала себя ни интриганкой, ни соблазнительницей, но сравнение напрашивалось само собою. Брак с мистером Дэрроу сулит мне, мягко говоря, немалые выгоды. А опереться я могу лишь на сильную руку, что сейчас продета сквозь мою; и я держалась за нее крепче, чем, возможно, следовало бы. И гадала про себя, а заметили ли это мальчики, что молча плелись следом за нами.

Когда мы вернулись в Эвертон, обнаружилось, что в кухне меня дожидается Лайонел Ларкен — изо всех сил стараясь ненароком не угодить между поварихой и судомойкой. Миссис Малбус, сжимая в руке нож для фруктов, грозно тыкала им в сторону Дженни и бормотала что-то себе под нос насчет царапины на сотейнике. Вид у гостя был осунувшийся и усталый. Я обсохла, переоделась, и мы расположились в гостиной потолковать по душам.

— С Сюзанной неладно.

— Что стряслось? Неужто на нее снова напали? — От моего лица отхлынула кровь.

— Да, точно. Не совсем понимаю как. Не уверен, что она и впрямь спала. Позапрошлой ночью я пробудился и вижу — у нее сна ни в одном глазу, расхаживает по дому туда-сюда. В окно выглядывает, и взгляд такой странный. Спрашиваю, что такое, — не говорит. Я кое-как убедил ее вернуться в спальню, так она все тени в комнате перещупала, проверяла, не прячется ли кто среди них.

Но это еще не самое худшее. Вчера вечером заходила миссис Уиллоби. Рассказывает, днем в мастерской на мою жену что-то такое нашло. Хозяйка опять оставила ее одну после полудня, ушла отнести готовые заказы, а вернулась — в мастерской царил разгром. Сюзанна говорит, ей в куче лоскутных обрезков крыса, что ли, померещилась. Она подошла посмотреть, что там такое, да и выгнать ее за порог, но никакой крысы не обнаружила. Вместо того — повторяю ее же словами — куски ткани принялись сами собою стягиваться вокруг ее горла, душить ее, затыкать нос и рот, обматывать запястья, чтобы она сопротивляться не могла. Сюзанне удалось высвободить одну руку и поднести к горлу горячий утюг. Что бы с нею ни происходило, все тут же прекратилось, а она на всякий случай сожгла обрезки тканей за домом. Господи, Шарлотта, вы бы видели, на что похожа ее шея! Доктор Барберри уверяет, за неделю-другую все пройдет, но я за бедняжку страшно беспокоюсь.

— А вы верите в эту историю?

— Я верю, что моя жена в нее верит, а моей жене ума не занимать. И излишней суеверностью она никогда не отличалась. И если уж говорит, что видела нечто сверхъестественное, то я ей и впрямь верю. Но что прикажете делать с человеком, который за призраками по ночам гоняется?

— Такое случается, только когда она остается одна. Следите за ней, ни на минуту не спускайте с нее глаз.

— Наверняка можно сделать еще что-то.

— Предоставьте это мне.

В ту ночь, готовясь ложиться спать, я достала из корзинки «Тайны Упокоения». Я помнила о предостережениях Лили и о том, как книги подействовали на меня в библиотеке, но ярость и подозрение возобладали над чувством самосохранения. Няня Прам умерла насильственной смертью; погибнет и Сюзанна, если только я не сумею разгадать намерений мистера Уотли. Чтобы успешно с ним бороться, нужно для начала понять это существо. Я села на кровати и открыла книгу.

Я начала читать о странных, нечеловеческих персонажах — и тут порыв ледяного ветра рванул за подол моей ночнушки. Я поднялась закрыть окно, да только я была уже не в собственной спальне в Эвертоне, а стояла перед полуразрушенным замком: башни его обвалились, а подъемный мост выглядел так, словно от него сбоку откусили здоровенный ломоть. На противоположной его стороне высилась видавшая виды дверь — и дверное кольцо, сделанное из цепей толщиной с мою шею.

Я все еще держала в руках открытую книгу. Теперь я захлопнула ее, заложив указательным пальцем, чтобы сохранить связь с этим местом, однако ж чисто поверхностную, на случай если здесь подстерегает опасность. Дверь отворилась внутрь, не успела я даже постучать, и навстречу мне вышло мерзкое, явно помешанное существо, с виду — маленькая девочка. Волосы ее лохмами торчали во все стороны, а на месте глаз в серой плоти лица зияли две крохотные черные замочные скважины — и обе сочились какой-то темной вонючей жидкостью (о том, что это такое, я предпочла не задумываться). Я изумленно охнула; она лязгнула на меня черными, гнилыми зубами, едва не укусив за руку, — но цепь, обмотанная вокруг ее шеи, рванула ее назад.

Девочка осталась лежать, раскинув руки и ноги. Цепь от ее шеи тянулась через весь пол из необработанного камня и до половины лестничного пролета и обматывала затянутое в перчатку запястье какой-то женщины, одетой в обветшалое бальное платье, неопрятное, обтрепанное по краям; сквозь дыры проглядывала нижняя юбка, а на поясе позвякивала связка старинных ключей. При всем при этом женщина держалась с невозмутимой безмятежностью, почти величественно, а когда заговорила — голос ее оказался глубоким и мягким, как бархат, неодолимо властным, всецело сознающим свою способность вразумлять и направлять.