Олард Диксон - Пленники ада

«Где ты, папа? Почему не отзываешься на мой зов?» — звук ее голоса четырежды отозвался и повис над головой.

Из проходов показались четыре темные, неясные фигуры. Она узнала их — это на нее наступали кенобиты. Из-под узкого точильного бруска при соприкосновении с серпом сыпались в темноте яркие искры.

Керсти шагнула назад, потом еще и еще, пока не ощутила спиной ледяную стену.

Удары колокола возвестили о приходе демонов.

— А-а-а, — протянул кенобит с гвоздями в голове. — Керсти! Мы думали, что уже потеряли тебя. Хорошо, что ты вернулась.

Подняв руку с зажатым в ней кубиком, Керсти ударила ею по каменной стене, стараясь выдвинуть какую-нибудь грань. Шкатулка не поддавалась.

— Не надо отправлять нас обратно! — утробным голосом продолжал демон. — Мы уже здесь.

— И ты с нами, — вставил кенобит, лицо которого заплыло жиром, опускаясь складками до самой груди.

Снова раздался гул колокола, рожок проиграл где-то печальную, заунывную мелодию, словно невидимый пастух собирал стадо.

Шкатулка выскочила у нее из рук, повинуясь взгляду демона с белым бритым лицом, голова которого ощетинилась гвоздями.

Керсти посмотрела вверх. Шкатулка застыла в воздухе, сложившись в две узкие пирамиды, соединенные основаниями, и упала в ее раскрытую ладонь.

— Но я не открывала ее! — запротестовала Керсти, сжимая в руке острый, вытянутый в стороны, граненый ромб шкатулки.

— Не открывала? — удивился демон с серпом вместо руки. — А в прошлый раз?

— Мы что-то часто стали встречаться, — зарычал первый кенобит. — Ты так любишь играть и не хочешь признаться в этом?

— Может, ты просто дразнишь нас? — вступил в разговор демон с заросшими глазами, поднимая кривую секиру.

— Я пришла за своим отцом.

Демоны переглянулись. Поначалу они не сообразили о ком идет речь, но затем каменные своды туннеля задрожали от их дикого хохота. Его отголоски прокатились по всему туннелю и затерялись, запутавшись в разветвлениях.

Воспользовавшись паузой, Керсти скользнула назад в открытый проход.

Кенобит, утыканный гвоздями, метнув взгляд в опустевший угол камеры, метнул туда же крюк на длинной металлической цепи. Просвистев в воздухе, крюк вонзился в спину Керсти, больно оттянув на ней кожу.

Закричав от внезапно пронзившей ее боли, Керсти остановилась.

— Я вижу, ты хочешь покинуть нас?

Керсти молчала, закусив до крови нижнюю губу.

— А впрочем… — кенобит помедлил. — Ты можешь идти. Мы всегда здесь. Нас тут ничем не удивить. А ты, если хочешь, осмотри местные достопримечательности. Уверен, ты найдешь здесь много забавного. Но знай — тебе не выйти из лабиринта. У нас впереди целая вечность. Мы найдем время, чтобы познать твою плоть!

Цепь ослабла, крюк выскочил из тела, со звоном падая на каменный пол. Керсти снова была свободна.

— Ну, как первые впечатления? — Джулия повернула лицо к шедшему рядом с ней доктору Женарту.

— Нормально, — ответил он, когда они подошли к железному столу, на котором лежали два обнаженных человеческих тела.

Молодая женщина яростно сопротивлялась ласкам навалившегося на нее мужчины, пытаясь вырваться из цепей, крепко приковавших ее к поверхности стола. Ее руки и ноги были широко разведены в стороны — она ничего не могла сделать. Мужчина прильнул к ней, придавив ее тело в любовном экстазе.

— Всю свою жизнь она ненавидела мужчин и умерла девственницей. В то же время в своих мечтах она допускала такие извращения, которые не приснятся и во сне, — пояснила Джулия, откинув со лба волосы. — Здесь она получила то, что хотела. У каждого свой ад, порожденный его же собственной фантазией. Нет ничего более удивительного, чем игра воображения, ставшая реальностью. Весь этот лабиринт создан и вскормлен человеческим разумом.

— Негативные эмоции создают здесь ужасы? — спросил доктор, отводя глаза от двух фигур на столе и проходя дальше по коридору.

— Не совсем так, — уточнила Джулия. — Любая мелькнувшая в голове мысль формирует определенные участки лабиринта. Все, что ты видишь, создано человеком. Даже если Земля — в случае ядерной войны или какого-либо другого катаклизма — опустеет, и более того, если ее самой как планеты вообще не станет, лабиринт, порожденный сознанием, останется незыблемым! Разрушить его невозможно!

— Колоссально! — воскликнул Женарт, останавливаясь у винтовой лестницы, круто поднимающейся вверх. — Наверное, поэтому проповедники учат нас чистоте помыслов.

Джулия согласилась, добавив:

— Но они сами понимают, что это невозможно. Человек может запретить себе о чем-нибудь думать, но не в состоянии контролировать свои мысли. Они формируются извне. Идем, я покажу тебе кое-что.

Джулия потянула Женарта за рукав, поднимаясь по узкой лестнице.

Железные ступени громыхали в тишине под их ногами. Лестница поднималась на десять футов вверх, подводя идущих по ней ближе к центру Земли. Выйдя на небольшую площадку, окаймленную со всех сторон невысоким ограждением, они остановились.

Четыре массивные колонны подпирали по углам покатую крышу башни, похожую на смотровую вышку пожарной команды времен первых автомобилей.

Внизу простирались во все стороны каменные закоулки лабиринта, уходившие к загнутому вверх горизонту. Кое-где возвышались другие башни и трубы, с уханьем испускающие черные клубы едкого дыма. В небе, если так можно назвать пространство, ограниченное дном следующего яруса, висел гигантский вытянутый ромб, зловеще поблескивая своими гранями в красноватых испарениях, исходивших от стен каменных строений.

— Что это там, в развалинах? — спросил Женарт, показывая на кучу каменных обломков, сваленных друг на друга и увенчанных сверху крестом.

— Это церковь другого яруса, — с пренебрежением отозвалась Джулия. — Там души, получив небольшую передышку в своих мучениях, молятся, каждая своему Богу. Здесь у нас все одинаковые — христиане они, иудеи или мусульмане… Здесь свои законы. Законы разума.

— Бог мой!.. — восхищенно прошептал Женарт, схватившись рукой за сердце.

— Нет! — оборвала его Джулия с пылающими глазами. — Это мой Бог. Бог, который послал меня обратно, которому я служу в этом мире и в твоем. Бог плоти, голода и страсти. Мой Бог — Левиафан — Повелитель Лабиринта!

Керсти бежала назад, ее быстрые шаги оглашали топотом мрачное подземелье. За стеной заплакал ребенок, словно устав от какофонии звуков невидимого дьявольского оркестра. Где-то вдали жалобно стонала скрипка, заглушаемая скорбным рокотом барабана. В ушах стоял пронзительный скрип — что-то подобное получается, если двигать пальцем по стеклу. Скрип сменялся лязгом оттачиваемых друг о друга ножей и переходил в цоканье лошадиных копыт.