Питер Страуб - Темная материя

Я больше не мог ни секунды выносить этот бред — ударил по кнопке, и радио умолкло.

— Выходит, я баловень судьбы? — Олсон дернулся, как от удара. — Боже, ты только посмотри.

Он ткнул указательным пальцем вперед и вправо. В нескольких милях от нас в небо поднимался столб плотного черного дыма. Наверное, если бы не горлопан Джо Раддлер, я и сам заметил бы его.

— Бог ты мой… — проговорил Олсон.

— Бог ты мой… — повторил я. — Господи.

— Сколько, он сказал, погибло?

— Кажется, семнадцать. Включая членов экипажа.

— Ох… Жуть. Мы кого-нибудь видели, как думаешь?

— Не у билетной стойки. Хотя кое-кто из тех, что стояли передо мной, могли быть… Может, те девушки… И парень с намечающейся лысиной…

— Ли, я больше не могу пялиться на этот дым. Понял?

— Меня мутит.

— Поехали отсюда скорее.

Я подчинился приказу, и мы помчались дальше.

Минут через пятнадцать Олсон спросил:

— Ну как, получше?

— Вроде да. Не по себе, но получше.

— Мне тоже. Не по себе, но получше.

— Камень с души.

— Точно.

— Это как обратная сторона комплекса вины спасшегося.

— Эйфория спасшегося.

— Блаженство спасшегося.

— Ха.

— Черт возьми, мы же могли сейчас лежать там бездыханные. Или раздавленные в лепешку, или сожженные — как он сказал, «головешки»?

— А ведь едва не… Так близко.

— Промахнулись на пару долбаных дюймов.

— Миллиметров.

Дон ударил по «торпеде», уперся ладонями в люк и поднял его.

— Эх, классное чувство, а?

— Еще бы. Мы остались живы.

— Эти семнадцать несчастных сукиных сынов мертвы, а мы еще поживем.

— Именно. Только так, и никак иначе.

— Чувствовать себя живым чертовски приятно, а?

— Чувствовать себя живым — это круто, — сказал я с ощущением, что выражаю словами абсолютную, но малоизвестную правду. — Это… это просто здорово. И мы обязаны всем тому дяде. Если это вообще был дядя. А не какой-нибудь ангел.

— Твой, кстати, ангел.

Я вопросительно взглянул на него.

— А что нам известно о нем? Два факта: он знал тебя и не хотел, чтоб ты погиб в авиакатастрофе.

— Значит, это был мой ангел-хранитель?

— Так или иначе — да. Точно. Эй, вспомни-ка, что ты говорил о женщине, которую так и не смог убить Хейвард, потому что убили его самого? Про ее ребенка или внука? Волновой эффект?

Я кивнул.

— Тот дурачок из ток-шоу, Джо Раддлер, разорялся о судьбе. Это ведь то же самое?

— Да брось ты, — сказал я.

— А тот тип спросил тебя, собираешься ли ты лететь двести вторым рейсом?

— По-моему, да. Да, точно. Погоди. Нет, он просто подошел и сказал мне, что у него предчувствие: если я полечу двести вторым рейсом, последствия будут страшными.

— Выходит, он знал, каким рейсом ты собирался лететь.

Плечи мои опустились. В конечном счете, возможно, и мне придется стать баловнем судьбы.

— Так или иначе, все дело в тебе, Гарвелл. Согласись.

Лучше бы Олсон не озвучивал мои мысли. Восторг по поводу удивительного спасения испарился, оставив, однако, отчетливое послевкусие.

— А я прямо сейчас приступаю к чтению «Ярмарки тщеславия», — заявил Олсон.

Он перегнулся через спинку, покопался в сумке, выудил купленный в аэропорту журнал и, развалившись на сиденье, принялся листать.

— До чего ж красивые рекламы, — сказал Дон.

И после этого молчал, пока мы не достигли выезда из деловой части Милуоки, где велел съезжать с хайвея и двигаться к «Пфистеру».

— Так и знал, — сказал я. — Все почему-то думают, что в Милуоки один-единственный отель.

— Мой сюрприз не касается «всех», — ответил Олсон. — Когда подъедешь к отелю, заруливай на парковку.

Дон подошел к ряду телефонов позади стола консьержа, позвонил, мы заняли кресла в фойе «Пфистера» и наблюдали, как люди, в основном семьями, выходили из лифтов, сходили по ступеням в фойе и выстраивались у длинной стойки дежурного администратора. Какие-то мужчины после регистрации собирались маленькими группами, тыча друг друга кулаком в плечо и гогоча во весь голос.

— Они вроде как занимаются одним делом, — заметил Дон. — И приехали сюда поэтому. Может, из какой-нибудь ассоциации или клуба? Или просто работают в одной компании?

— Большинство из них — наверняка, — ответил я. — А мы чего ждем? Что к нам сюда спустится твой сюрприз? Почему ты не говоришь, кто это?

— Потому что тогда сюрприза не получится. Мы ждем человека, который будет выходить из отеля.

— Чтобы пойти за ним. За ней — это женщина.

— He-а. Абсолютно, безнадежно неверно. Давай ты просто посидишь и подождешь, хорошо?

Я скрестил ноги и привалился к подлокотнику кресла, готовый прождать здесь целую вечность. Если проголодаемся — можно заказать сэндвичи и напитки у фланирующих по фойе официантов. «Пфистер» напоминал любезную пожилую гранд-даму. Лихой консьерж носил кавалерийские усы с закрученными кончиками, а невозмутимо-сдержанные и почтительные клерки за стойкой регистрации наверняка отлично справлялись бы и в отеле «Савой». Только спортивные рубашки, штаны цвета хаки и мокасины гостей удерживали фойе в этом времени и месте.

— Никак не могу понять, что творится с Гути, — сказал я.

— Ты не одинок: не могут понять и доктор Гринграсс с этой горячей малышкой Парджитой.

— «Горячей»? Мне Парджита показалась на удивление холодной и надменной.

— Ты, похоже, не очень разбираешься в женщинах. Парджита — извращенка. Причем настолько, что Гути ее просто с ума сводит.

— Ну и ну…

Мне вспомнилось, какое у нее было странное выражение лица, когда Говард лежал на полу. Когда Гринграсс попросил его говорить своими словами, Парджита едва сдержала улыбку. Какими бы ни были ее чувства, внешне они совсем не напоминали сексуальное возбуждение.

— Вспомни, девчонки всегда обожали Гути.

— Когда он был похож на молодого блондина из «Шейн».

— Хорошо, что ты пишешь беллетристику. Если решишь обрисовать реальный мир, никто его не узнает.

— Согласись, Дон, не получится рассказать хорошую историю, когда кто-то держит у твоего виска пистолет. С Мэллоном именно так и было.

— Ага, вот он, наш первый спор.

До меня дошло, что я более раздражен, чем думал. Люди Мэллона устанавливали свои правила всюду, где появлялись, заносчивые, самонадеянные попрыгунчики, зависевшие от всех и каждого, кто их кормил, одевал, снабжал наркотиками и алкоголем, и слушал их бредни, и раздвигал ноги по первому желанию Мэллона и мэллонитов…

В голове вдруг мелькнул образ старика из аэропорта, а следом — конкретная жуткая перспектива. А в следующее мгновение все испарилось.

— Успокойся, — сказал Дон. — По лицу видно, как тебя корежит. Помни, что я не делаю тебе одолжение. О, гляди-ка, похоже, нашелся ответ на наш вопрос.