Брэм Стокер - Навеки ваш, Дракула…

Вся процессия направлялась к дому Эрика. Когда все шли уже по тропинке между его коттеджем и соседским, люди были остановлены диким вскриком, вырвавшимся из уст новобрачной. Все расступились и увидели ее у двери дома Эрика. Наполненными ужасом глазами она неподвижно глядела на неглубокое дно реки.

Отлив обнажил обломки скал и застрявшее меж них тело Абеля Бегенны. Канат, одним концом завязанный на его поясе, другим обвился вокруг причальной стойки. Правый локоть был полностью скрыт в узкой щели между двумя скальными обломками, и рука была зафиксирована в удивительном положении: она тянулась к Саре с обращенной вверх ладонью. Словно Абель хотел, чтобы она подала ему свою руку. Пальцы трупа, застывшие в судороге, были широко растопырены.

Все, что случилось вслед за этим, Сара Сансон помнила плохо. Она делала усердные попытки прийти в себя, но в ушах поднимался ужасный свист, в глазах темнело, невыносимо кружилась голова. Единственное, что она запомнила — и это осталось с ней на всю жизнь, — это тяжелое хриплое дыхание Эрика за ее спиной, крик кого-то из толпы: «Муж-то бледнее мертвеца!» — и его бормотанье у нее над ухом:

— Это дьявол! Его помощь! Его цена!

Если вы выедете из Парижа по орлеанской дороге, пересечете Энсент, а затем повернете направо, то окажетесь в очень запущенном и крайне неприятном местечке французской земли. Справа и слева от вас, впереди и сзади будут подниматься гигантские холмы мусора и всевозможных отходов, спрессованных с течением времени в одну липкую массу.

У Парижа, как и у всякого другого города, есть жизнь не только дневная, но и ночная. Если путешественник поздним вечером будет искать себе пристанище на улице Дэ Риволи или на улице Сент-Оноре, или ранним утром будет проходить вблизи Монтруж, то ему нетрудно будет догадаться о назначении больших фургонов, похожих на паровые котлы на колесах, которые останавливаются тут и там на еще пустынных или уже опустевших мостовых.

У каждого города имеются свои особенные службы, которые он создает ради удовлетворения своих городских нужд. В Париже одной из таких служб являются команда мусорщиков и примыкающая к ней команда городских тряпичников и старьевщиков. С самого утра — а парижская жизнь начинается очень рано — на многих улицах, в проулках, во дворах и аллеях, у черных ходов домов можно увидеть — кстати, это сохранилось и доныне в некоторых городках Америки, даже в Нью-Йорке — большие деревянные фургоны и тележки, куда слуги и владельцы доходных домов сваливают накопившийся за прошедший день мусор. Возле фургонов постоянно шатаются весьма потрепанные, с голодным блеском в глазах мужчины и женщины. Все их состояние — дорожная сумка или пакет, перекинутый через плечо, и небольшая крючковатая палка, которой они выволакивают из фургонов и осматривают всякую дрянь. Теми же палками они засовывают понравившуюся вещицу к себе в сумку и делают это так ловко, что, пожалуй, не уступают китайцам с их привычкой есть рис маленькими тростинками.

Париж — это город, в котором сосредотачивается и классифицируется очень многое. Можно сказать, что сбор и сортировка — это символы французской столицы. Все, что имеет сходство между собой, соединяется и группируется. Этот процесс не бесконечен, так как венцом группирования является рождение отдельного целого. Если представить это все абстрактно, то получится некий фантасмагорический организм, состоящий из множества рук, тянущихся бесчисленными пальцами в разные стороны, а венчает все гигантская голова с острыми глазами, чтобы далеко видеть, тонкими ушами, чтобы чутко слышать, и огромным ртом, чтобы все пожирать.

Другие города напоминают тех птиц, животных или рыб, аппетиты которых умеренны или нормальны. Париж же — это настоящий сказочный ненасытный спрут. Париж — это свалка вещей, дьявольская склонность к пожиранию всего и вся, доведенная до абсурда.

Интеллигентные — а значит, слабохарактерные — туристы в первую же свою минуту пребывания в Париже отдаются на съедение многочисленным хозяевам ресторанов и бюро гидов-путеводителей. «Обязательная программа» знакомства с Парижем занимает обычно не больше трех дней, и иностранцы, главным образом англичане, уезжая, изумляются: как это может быть, чтобы обед в Лондоне стоил около шести шиллингов, а в Париже, в кафе Пале-Рояля, всего три франка? Им не интересна такая особенность парижской жизни, как всеобщая сортировка вещей и предметов. Им не интересно, откуда пошло слово «шифоньер». Это — «шкаф для белья», но также и — «тряпичник».

Париж 1850 года был совсем не похож на Париж сегодняшний, так же как и на Париж времен Наполеона и барона Османа.

Кое-что за полвека осталось совсем таким же и ничуть не изменилось. В первую очередь — те места, куда испокон веку сваливали городской мусор. Свалка есть свалка, при всех королях и республиках она остается свалкой, а кучи мусора девятнадцатого века вряд ли уж очень отличаются от куч мусора восемнадцатого. Поэтому путешественник, минуя Монтруж, сегодня, без труда сможет мысленно перенестись на несколько десятилетий назад, в Париж 1850 года.

В тот год я как раз надолго остановился в этом замечательном городе. Дело в том, что мною овладело большое чувство к молоденькой леди, которая хоть и отвечала мне взаимностью, но настолько слушалась своих родителей, что обещала им не видеться и никак не сноситься со мной в течение года. Это был испытательный срок нашим чувствам. Мне тоже ничего не оставалось, как принять эти тяжкие условия, храня надежду на то, что родители любимой вскоре смягчатся. Я им также дал обещание, что удалюсь на установленный срок из страны и не буду писать их дочери любовных да и просто никаких писем.

Время для меня шло ужасно медленно. Со мной не было никого из моей семьи или дружеского круга, кто мог бы дать мне весточку о милой Элис. Неудобно делать упреки, но из ее родственников также ни один человек не удосужился уведомить меня даже о ее здоровье. Полгода я блуждал по Европе, и, надо признаться сразу, путешествие мне не понравилось. Я вообще не любитель долгих поездок, поэтому оставшееся время решил провести в Париже, где я по крайней мере буду в относительной близости от дома и смогу, в случае чего, быстро вернуться. «Несбывшиеся надежды повергают в уныние». Увы! Никто меня в Лондон не звал, и я страшно терзался тем, что не имею права увидеть лицо, которое я любил больше всего на свете. Я боялся, что с ней может случиться какое-нибудь несчастье, и я даже не узнаю об этом. Я боялся, что что-нибудь помешает мне увидеться с ней и по истечении срока. В том, что наша любовь без большого труда выдержит год разлуки, я не сомневался. Тем не менее я не мог отказать себе в таком удовольствии, как приключения. Наоборот, ввергаясь в них, я испытывал даже больше переживаний, чем если бы у меня не было Элис и предстоящей встречи с ней.