Лариса Петровичева - Крылья ветров (сборник)

– Я знаю, – ответил Каширин. – Он уехал из города со своей девушкой.

– У него есть девушка? – голос Лизы звучал с искренним удивлением.

– Я так понял, что да, – сказал Каширин. – Так что это приключение для нас закончено.

Мельников стоял на пороге больницы и курил: судя по всему, это была далеко не первая сигарета после побега пациента из-под капельницы. Каширин встал рядом и тоже вынул пачку сигарет.

– Не советую, – произнёс Мельников. – Вид у тебя что-то неважный.

– Меня, кажется, кондратий приобнял, – вздохнул Каширин. – Хреново, если честно.

– Сейчас посмотрим, – сказал Мельников и загасил окурок в выбоинке в стене. – Нашёлся беглец-то. Лежит в палате, глазами лупает. Даже разговаривать изволит: мол, кто я, да где я, да что случилось. Тихий да смиренный – и не скажешь, что ваш фигурант.

– Это Зонненлихт тихий и смиренный? – Каширин вопросительно изогнул бровь: уж больно такое описание не состыковывалось с тем Зонненлихтом, которого он допрашивал несколько часов назад. Однако Мельников кивнул.

– Именно.

Несмотря на общую усталость и разбитость, Мельников не мог уснуть.

По большому счёту, дежурный врач и не должен спать, однако на практике Мельников любил прикорнуть в ординаторской до рассвета. Но сегодня, хотя тело взывало о сне и покое, мозг лихорадочно работал, не позволяя даже задремать. В конце концов доктор перестал бороться с собой, встал с диванчика, и, налив в свою кружку с отколотым краем кофе покрепче, включил компьютер.

Каширин, которому дали несколько таблеток и в целях профилактики оставили на ночь в ВИП-палате, явно чего-то недоговаривал. Мельников прекрасно знал, что епархиальный следственный отдел всегда обладает самой подробной информацией о фигурантах собственных расследований. В конце концов, доктором двигало врачебное любопытство: интересный пациент по всем законам природы должен был быть мёртв, причём довольно давно; однако он лежал в палате и даже разговаривал.

К тому же Мельников, несмотря на показной атеизм и гусарскую браваду, верил в ряд вещей, которые не объяснялись научным материализмом. Врачи народ жёсткий и циничный: профессия накладывает отпечаток, знаете ли; но Мельников на своём веку повидал такого, что научился не отметать сразу самые странные и невероятные версии. В молодости, работая в детской больнице, он не раз, будучи абсолютно трезвым, слышал ночью детские шаги в коридоре, что вёл из реанимации к моргу. Топ-топ-топ – шаги раздавались чётко и ясно, словно настоящие дети шли из жизни в смерть, но коридор был пуст – как-то чересчур пуст. Все реаниматологи попадают в ад, думал тогда Мельников, и уволился из больницы, однако ему пришлось и повидать и услышать ещё и не такого.

Итак, Антон Валерьевич Зонненлихт. Рязань. Мельников решил взять за основу сентябрь прошлого года: как раз тогда доцент Зонненлихт променял родные пенаты на турьевские хлеба. Тоже мне, выбор, думал Мельников, что Турьевск наш – болото болотом, что Рязань. Первое упоминание о преподавателе он нашёл на сайте одного из рязанских университетов: кандидат наук, доцент, автор таких-то и таких-то монографий – однако информация там не обновлялась уже три года. По следующей ссылке Мельников нашёл научные труды Зонненлихта, которых, кстати, было немало: преподаватель в самом деле вёл научную работу, а не просиживал штаны на кафедре, ожидая окончания рабочего дня. Далее были ещё какие-то публикации в прессе, упоминания в списках прочих преподавателей, и Мельников уже начал скучать, когда наткнулся на газету «Мещера» со статьёй «Жестокое убийство преподавателя».

Антон Зонненлихт возвращался домой, имея при себе крупную сумму денег. В шесть часов вечера в собственном подъезде на него напали трое подростков и нанесли ножевые ранения, не совместимые с жизнью. Причиной нападения было, разумеется, ограбление; преподавателя нашли возле лифта в луже крови, и он скончался по пути в больницу, не приходя в сознание. Статью украшала фотография Зонненлихта: обаятельный тёмноволосый мужчина смотрел с неё с доброй и лукавой улыбкой; также был снимок с места преступления – грязный подъезд, лифт, небрежно затёртая кровь на заплёванном полу.

Значит, в палате на втором этаже лежит мертвец, подумал Мельников, если только убийство не было инсценировкой и преподаватель не скрывается от кого-то. По большому счёту, всё объясняется вполне реально: решил Зонненлихт исчезнуть, причём так, чтоб концы в воду, и инсценировал собственную смерть на глазах у свидетелей, строго задокументированную, и с трупом.

Труп обнаружился ещё и по следующей ссылке: «Рязанские вести» в крохотной статье сообщали, что тело убитого преподавателя иностранного языка исчезло из морга. Ведётся следствие.

Что и требовалось доказать, подумал Мельников, закрывая вкладки. Не укладывается в вариант концов в воду только то, что раны пациента были настоящими. Ножевыми, нанесёнными очень глубоко, и не оставлявшими несчастному преподавателю никаких шансов выжить. Он в самом деле умер в родном подъезде возле лифтов, только и успев, наверно, что удивиться: за что это случилось с ним. Мельников плеснул в чашку уже остывший кофе и откинулся в кресле.

Итак, Зонненлихт действительно умер. Скорая помощь довезла его тело до больницы, и там, подтвердив факт смерти, его отправили в морг. А дальше в дело вступает тот факт, что у патологоанатомов есть неписаное правило: не проводить вскрытие в течение трёх часов после смерти. Патологоанатомы народ суеверный, и утверждают с совершенно серьёзными лицами, что, пока тело не остыло, резать его нельзя: может случиться всякое. Знакомый Мельникова однажды нарушил правило, и в морге погас свет, а дверь неведомо как оказалась запертой намертво, и долго в помещении раздавались стуки, шорохи и шаги. Поэтому вскрытие Зонненлихта отложили до утра, а ночью мёртвый преподаватель встал и нетвёрдыми шагами покинул морг.

Кофе стал горчить.

Мельников никогда не считал себя суеверным, но сейчас встал и включил верхний свет: одной настольной лампы ему вдруг показалось мало. Заодно он открыл дверь и высунулся в коридор: больница спала, и тишина казалась непроницаемой, как обычно и бывает в три часа ночи. В такой тишине и раздавались детские шаги в памятной Мельникову больнице: вначале коридора звонкие, а потом всё тише, тише… Он поёжился и закрыл дверь.

Будем рассуждать логически, подумал Мельников, выливая остатки кофе в горшок с кактусом и закуривая бог весть какую за сегодня сигарету. Мог ли он выжить? Судя по всему, нет. Там сердце и печень – как дуршлаг. Огромная потеря крови. Когда его привезли в больницу, он был мёртв. Совершенно и окончательно мёртв.