Наталья Ефремова - Последняя жертва Розы Ветров

Картина была настолько ирреальной, неправдоподобной, что я тряхнула головой, отгоняя вязкую муть полуночного наваждения. Еще вчера при взгляде в ночное окно взору открывалась освещенная неяркими фонарями улица, утопающая в старых вязах и яблонях, огоньки на верандах соседних домов и блеклое городское небо, почти лишенное звезд. Этот вид был знакомым и оттого умиротворяющим. Он навевал мысли о безмятежном предопределенном будущем, семье, надежности дома и общей закономерной упорядоченности существования. Как славно было любоваться летними сумерками, сидя рядом с папой на качелях в саду, пока тени не окутывали дорожку к дому и ноги не покрывала щекочущая вечерняя роса!

Это было словно в другой жизни.

То, что я видела перед собой в настоящий момент, было полной противоположностью моим мимолетным приятным воспоминаниям и никак не располагало к покою. Я с горечью размышляла о том, что с уходом папы все необратимо изменилось: и мир вокруг, и само его восприятие. Тени за окном теперь казались не прозрачными, а зловещими; роса липла к щиколоткам и заставляла вздрагивать от соприкосновения с ее ледяными крупинками. Даже безобидный лунный свет струился между деревьями, как призрачный отблеск безвозвратно потерянного прошлого, а не как тайная надежда на будущее.

Я со вздохом забралась обратно в постель, но, покрутившись под одеялом, поняла, что заснуть, увы, никак не удается.

Надо же, мне так хотелось спать, а сейчас сон не шел!

Я снова встала и походила по комнате, пока не решила, что было бы неплохо почитать какую-нибудь книгу. Обычно это помогало мне справиться с бессонницей. Возможно, и сейчас тягучий сюжет какого-нибудь исторического романа помог бы мне заснуть, а если не повезет, то хотя бы скоротать ночь… Да, книга бы мне пригодилась!

К сожалению, я не захватила с собой в поездку даже журнала, а в комнате ни журналов, ни книг не оказалось. Зато я вспомнила, что Стив показал мне дверь библиотеки, как раз рядом с гостиной, где я впервые увидела Ричарда. Немного поколебавшись, я пришла к выводу, что никого не потревожу, если тихонько спущусь и выберу себе книгу, хотя мне и было немного совестно за подобное самоуправство.

Я подошла к двери и, приоткрыв ее, боязливо выглянула в коридор. Его высокий свод, укрепленный мощными балками, потемневшими от времени, мерцал отблесками свечей в настенных канделябрах. Путь до лестницы был хорошо виден, а внизу, я помнила, нужно было пересечь холл и повернуть налево.

Преодолев это расстояние, я вошла в нужный коридор на первом этаже и на миг замерла, прислушиваясь к звукам ночного дома. Нет, все было тихо. Несмотря на это, сердце мое колотилось и словно наполняло своим гулом узкое пространство, вытесняя сонную тишину.

Я неслышно ступала по толстому ковру. Если бы кто-нибудь увидел меня сейчас, наверняка решил бы, что перед ним привидение. Длинная, до пят, ночная рубашка из теплой фланели с глухим воротником и белые шерстяные носки лишь усиливали сходство. Мои золотисто-каштановые волосы, которыми часто любовался папа, густыми волнами рассыпались по плечам. Когда я проходила мимо очередного канделябра, пятно света от горевших свечей на миг выхватывало мою фигуру из темноты коридора и тогда даже мне самой казалось, что меня окружает аура теплого медового оттенка.

Но, по счастью, увидеть меня никто не мог: в доме все спали. Сам дом, казалось, затаился до рассвета.

Дверь в библиотеку была закрыта, но когда я повернула медную ручку, неожиданно плавно поддалась. Внутри царила полная темнота, только прямоугольник окна прямо напротив входа выделялся сумеречным светом осенней ночи, служа мне ориентиром. Я несмело переступила через высокий порог, прикрыла дверь и попыталась на ощупь найти выключатель, который должен был находиться где-то рядом с входом.

– На вашем месте я не стал бы этого делать.

Волна ледяного ужаса ударила в виски, и у меня перехватило дыхание. Моя рука вяло скользнула по резной поверхности двери, угловым зрением я успела заметить темный силуэт на фоне окна, а в следующее мгновение темнота расступилась, и я плавно погрузилась в ее спасительную манящую тишину.

Это было странное, не поддающееся описанию состояние. Я словно парила в вязком грязно-сером тумане. Звучали голоса, и отчетливо ощущалось чье-то незримое присутствие, равнодушное, холодное, без единой толики тепла, словно за мной наблюдали не живые люди из плоти и крови, а бестелесные создания, лишенные жизни, разума и души.

Я пыталась понять, где я и что со мной происходит, но сознание мягко ускользало прочь, лишь только мне удавалось поймать расплывчатую мысль.

Время от времени из густой пелены возникали чьи-то лица и растворялись вновь.

Вот передо мной появилось лицо молодой девушки, белое, с закатившимся глазами и языком, вывалившимся изо рта с посиневшими тонкими губами. Миг – и его сменило другое, такое же молодое и… мертвое. У второй девушки на лице застыла маска дикого ужаса. Ее пустые глазницы источали тонкие струйки чего-то, похожего на грязь.…

Немного погодя ей на смену явилось следующее видение: почерневшее лицо с потрескавшимися губами, в котором по отдельным, едва уловимым признакам можно было угадать молодую девушку. Оно колыхалось несколько минут омерзительным пятном, а потом постепенно растворилось в кроваво-красной дымке, из которой на меня взглянули прекрасные, невероятно печальные глаза с поволокой смертельной покорности и измождения, что потрясло меня не меньше, чем черные слезы безокого призрака.

За ним явился образ в ярких красках, пылающих, разноцветных, сливающихся в радужный водоворот, затягивающий куда-то вниз.

Я пыталась отмахнуться от этих видений, но не чувствовала рук, ничего не чувствовала. Мне трудно судить, как долго длился этот кошмар. Все лица, являвшиеся мне, были женскими, они то всплывали из серой пелены, то снова проваливались в ее глубину, и каждое было искажено гримасой страдания и боли, а рты были открыты в безмолвном крике.

И все они были мертвыми…

Не в силах кричать, я лишь беспомощно наблюдала за этим парадом смерти и, парализованная страхом, ничего не могла сделать.

Потом сквозь тьму начало проступать нечто, постепенно приобретая форму. Передо мной появилось лицо пожилой женщины, обезображенное морщинами неистовой злобы. Из мрака в меня впились холодные, глубоко посаженные глаза, в выражении которых и в уголках крупного рта таилась такая жгучая ненависть, что мне стало невыносимо жутко. Женщина была смутно знакома мне, но кто она, я никак не могла вспомнить. Седые неопрятные пряди обрамляли лицо, почти лишенное бровей, в ямочку на подбородке стекала слюна, ноздри раздувались от ярости.