Александр Дюма - Предводитель волков. Вампир (сборник)

Тибо прекрасно помнил о кощунственном желании, обращенном к сатане. Признавая же, что это желание невероятным образом осуществилось, он все-таки не мог поверить в дьявольское вмешательство.

Покровительство духа тьмы внушало ему страх, и он попытался молиться, но лишь только захотел поднести руку ко лбу и сотворить крестное знамение, как рука отказалась сгибаться, и хотя до сих пор он молился каждый день, сейчас не мог вспомнить ни единого слова из молитвы Богородице.

Когда же бедный Тибо еще дважды тщетно попытался перекреститься, в его мозгу все невероятным образом смешалось.

Недобрые мысли приходили в таком количестве, что ему казалось, будто он слышит, как они шепчут ему прямо в ухо, – как бывает слышен гул нарастающего прибоя или треск веток, когда зимний ветер гуляет по лишенным листвы деревьям.

– В конце концов, – пробормотал он с побледневшим лицом и остановившимся взглядом, – какая разница, кто послал эту лань – Бог или дьявол! Это чудесное приобретение, и я был бы последним дураком, не подставь полу одежды, когда с небес падает манна. Если я боюсь, что эта старая коза окажется мясом из преисподней, то ничто не обязывает меня ее есть. Впрочем, я и не смогу съесть ее в одиночку, а те, кого мог бы пригласить, выдадут меня. Но я могу отвести ее в женский монастырь, что в Сен-Реми, и матушка настоятельница, чтобы потешить монашек, купит ее у меня за достаточно высокую цену. Воздух святых мест ее очистит, а горсть благословенных экю, которые я выручу, не станет угрозой для спасения души. Сколько же дней мне не нужно будет потеть за работой и крутить сверло, что заработать четверть того, что я получу без особого труда, лишь отведя животное в его новый дом! Определенно, лучше пусть вам покровительствует дьявол, чем ангел небесный, который вас оставил. Если же сатана захочет завести меня слишком далеко, то всегда будет время вырваться из его когтей. Я не ребенок, черт побери! И не ягненок! Я умею видеть путь и идти, куда хочу.

Несчастный, который претендовал на то, что умеет различать путь и идти, куда хочет, забыл, что каких-то пять минут назад ему не удалось донести руку до лба.

Тибо привел самому себе столько верных и убедительных доводов, что решил оставить лань, кем бы она ни была послана, а еще – истратить деньги, которые он выручил бы, на покупку свадебного платья невесте.

Ибо его память совершила неожиданный поворот и возвратила мысли к Анелетте.

Он видел ее в длинном белом платье, с венком из белых лилий и с длинной фатой на голове.

Ему казалось, что если в доме будет такой милый ангел-хранитель, то дьявол, каким бы сильным и хитрым он ни был, никогда не осмелится переступить его порог.

– Хорошо! – сказал он. – Вот и еще одно средство: если сатана будет слишком мне досаждать, я быстренько пойду к бабушке Анелетты, попрошу руки ее внучки, женюсь и, если вдруг не вспомню молитв и не смогу перекреститься, у меня будет славная женушка, никак не связанная с сатаной, которая все это будет за меня делать.

Остановившись на таком своеобразном компромиссе и дабы лань не потеряла в цене и была по-прежнему достойна святых женщин, которым он рассчитывал ее продать, Тибо, немного приободрившись, пошел пополнить стойло сеном и убедиться, что подстилка достаточно толстая и животному мягко лежать.

Ночь прошла без новых происшествий и даже без дурных снов.

На следующее утро сеньор Жан вновь отправился на охоту.

Только на этот раз вовсе не робкая лань водила собак – это был волк, которого Маркотт встретил накануне и которого ему удалось этим утром выгнать из укрытия.

Это был настоящий волчище.

Должно быть, ему было очень много лет, но когда его увидели при подъеме, то с удивлением заметили, что он полностью черный.

Но каким бы он ни был – серым или черным, – он был дерзок, изворотлив и обещал, что свите барона Жана придется изрядно попотеть.

Его атаковали около Вертфейя, в низине Даржан, он пересек поле в Метаре, обошел Флери и Дампле слева, пересек дорогу в Ферте-Милоне и прибежал отбиваться в низины Ивора.

Здесь, решив не продолжать первоначальный путь, он устроил неразбериху, вернулся на прежнюю дорогу и пошел по своим же следам, так точно следуя уже пройденным путем, что барон Жан видел отпечатки копыт своего коня, оставленные утром.

Вернувшись в округ Бур-Фонтэн, волк прочесал его во всех направлениях и завел охотников прямо в то место, откуда накануне начались их злоключения, а именно к хижине башмачника.

Тибо, приняв решение, о котором было сказано, намеревался вечером нанести визит Анелетте, а пока с утра пораньше принялся за работу.

Вы спросите, почему, вместо того чтобы приниматься за работу, которая приносила столь скромный доход, Тибо не повел лань к монашкам в Сен-Реми.

Все-таки он поостерегся это сделать. Средь белого дня он никак не мог пересечь лес Виллер-Коттре с ланью на веревке. Что бы он сказал первому же встретившемуся леснику?

Нет, Тибо рассчитывал выйти из дома в сумерках, пройти по дороге справа, потом по просеке Саблоньер и выйти по дороге, ведущей в Пандю, в долину Сен-Реми, в двухстах шагах от монастыря.

Как только Тибо услышал отдаленные звуки рожка и лай собак, он поспешил набросать перед дверью стойла, в котором была заперта его пленница, огромную кучу сухого вереска, чтобы скрыть эту дверь от взглядов доезжачих и их господина, если, как и накануне, они случайно окажутся возле его хижины.

Потом он вернулся к своему занятию и работал с усердием, которого никогда ранее в себе не замечал, даже не поднимая глаз от сабо, которые отделывал с внешней стороны.

Вдруг ему показалось, что кто-то скребется в дверь хижины. Он собрался было выйти из-под навеса и открыть, но в это время дверь поддалась и, к невероятному изумлению Тибо, в комнату на задних лапах вошел огромный волк.

Дойдя до середины жилища, он уселся по-волчьи и уставился на башмачника.

Тибо схватил оказавшийся под рукой топор, чтобы достойно встретить странного посетителя, и помахал им над головой, чтобы припугнуть гостя.

На волчьей морде отразилось нечто вроде усмешки, и он засмеялся.

Тибо впервые слышал, как смеются волки. Люди рассказывали, будто волки лают, как собаки. Но он никогда не слыхивал, чтобы говорили, что они смеются, как люди.

Да еще как смеются!

Человек, смеющийся, как этот волк, порядком напугал бы Тибо.

Башмачник опустил занесенную руку.

– Клянусь господином с раздвоенным копытом, – произнес волк звучным голосом, – вот храбрец, по просьбе которого я послал ему самую красивую лань лесов его королевского величества и который в знак благодарности хочет раскроить мне череп ударом топора: воистину человеческая благодарность может соперничать с волчьей!