Томас Ксинси - Левана и Богородицы Скорби

Часто я наблюдал, как они перешептываются с Леваной — и нередко речь шла обо мне. Выходит, они беседуют, как беседуем мы? О нет! Всевластные фантомы, подобные им, презирают немощь нашего языка. Они могут подавать голоса устами человека, когда обитают в его сердце, но, общаясь между собой, не признают речи смертных: вечное беззвучное молчание властвует в их царствах. Разговаривая с Леваной, они не произносили ни слова, они не шептали и не пели, хотя подчас мне казалось, они могли бы петь: в нашем мире мне не раз доводилось слышать, как тайны их разглашают арфа и тамбурин, цимбалы или орган. Подобно Господу, Кому они служат, они выражают свою волю не звуками, которые тают, не словами, которые ведут к заблуждению, но знаками на небесах, переменами на земле, биением скрытых потоков; пологом тьмы, расписанным геральдическими фигурами; иероглифами, начертанными на табличках мозга. Они петляли по лабиринтам, а я выискивал их следы. Они посылали вести издалека, а я разгадывал их скрытый смысл. Они сообща замышляли заговор — и на зеркалах тьмы мой взгляд прочитывал суть тайных интриг. Им принадлежали символы, мне — слова.

Кто же такие эти Сестры? Чем они заняты? Позвольте мне описать их облик, их фигуры — если только различим их неуловимо изменчивый облик и если только можно проследить, как очертания их фигур то всечасно придвигаются вплотную, то всечасно отступают вдаль, растворяясь среди теней.

Старшая из трех сестер носит имя Mater Lacryma-rum — Богородица Слез. Это она день и ночь стенает и мечется, сокрушаясь об ушедших. Она пребывала в Раме, где голос был слышен, вопль и горькое рыдание — Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться. Это она обреталась в Вифлееме той ночью, когда свирепый меч Ирода прошелся по колыбелям младенцев, заставив навеки оледенеть крохотные ножонки, топот которых над головами домочадцев пробуждал в их сердцах волны любви, докатывавшиеся до небес. У нее нежные и проникновенные глаза — то кроткие, то дикие; нередко они воздеты горе, нередко бросают небу гневный вызов. На голове она носит диадему. И мне с детства помнится, как устремляется она в простор с порывами ветра, когда слышит плач литании или гром органа — или же созерцает стройные ряды летних облаков. Эта сестра, старшая из трех, носит на поясе ключи, каких нет у самого Папы Римского: они открывают доступ в любую хижину и в любой дворец. Она, насколько мне известно, просидела все минувшее лето у изголовья слепого нищего: я часто и охотно с ним беседовал, а его набожная восьмилетняя дочурка, личико которой так и светилось добротой, отвергая соблазны веселых деревенских забав, целыми днями бродила с несчастным отцом по пыльным дорогам. За это Бог ниспослал ей великую награду. Весенней порой, когда бутоны ее весны только-только начинали распускаться, Он призвал ее к себе. Но слепой отец оплакивает девочку без устали: по ночам ему снится, будто он крепко сжимает в руке нежную ручку своего маленького поводыря, — и пробуждается во тьме, которая теперь помещена для него внутрь второй, еще более непроглядной тьмы. Mater Lacrymarum просидела также всю эту зиму 1844/45 года в спальне у царя, являя его взору дочь (столь же набожную): та отошла к Господу так же внезапно и оставила за собой тьму, не менее беспросветную. Благодаря магическим ключам Богородица Слез проникает неслышным призраком в покои неспящих — мужчин, женщин и детей, коротающих ночи без сна — от Ганга до Нила, от Нила до Миссисипи. И вот ее-то, перворожденную в семействе, владелицу самой обширной империи, давайте почтим титулом Мадонны.

Вторая сестра зовется Mater Suspiriorum — Богородица Вздохов. Она никогда не досягает до облаков, никогда не движется по воле ветра. Она не носит диадемы. В глазах ее, если бы можно было разглядеть их, не нашлось бы ни ласки, ни прозорливости; по ним нельзя прочитать ее историю: взгляд ее наполнен утраченными мечтаниями и обрывками полузабытого бреда. Но она не поднимает глаз: голова ее, покрытая истрепанным тюрбаном, постоянно клонится долу, взор словно прикован к праху. Она не рыдает, не стонет — лишь изредка доносятся ее чуть слышные вздохи. Ее сестра. Мадонна, нередко впадает в неистовство и, в безудержном гневе обрушиваясь на небеса с проклятиями, требует возвратить отнятых у нее милых. Но Богородице Вздохов неведом дух мятежа; ей чужды бунтарские возгласы, она и не помышляет о бунте. Она смиренна вплоть до полного самоотречения. Она преисполнена покорности, свойственной отчаявшимся. Если она и ропщет глухо, то только во сне. Если шепчет — то в сумерках, наедине с собой. Временами она бормочет что-то невнятное, но только если окажется на безлюдье — среди пустоши, всеми покинутой, как она сама, на развалинах города, когда солнце уже закатилось. Эта сестра навещает парию, навещает еврея, навещает раба, прикованного к веслам на галере в Средиземном море; навещает преступника, сосланного на остров Норфолк и вычеркнутого из анналов памяти в милой далекой Англии; она навещает растерянного кающегося грешника, который упорно обращает взор к одинокой могиле: эта могила представляется ему поверженным алтарем, где некогда в прошлом совершалось кровавое жертвоприношение; ныне, однако, бесполезно возлагать на этот алтарь любые жертвы — и тщетны все мольбы о прощении и тщетны все усилия загладить былую вину. Всякий невольник, который, взирая с боязливым упреком на полуденное тропическое солнце [2] Здесь, как, вероятно, известно читателю, имеются в виду главным образом Североамериканские штаты с их хлопковыми и табачными плантациями, однако не только они; я не затруднился охарактеризовать солнце, взирающее на труд рабов, как «тропическое» — даже если оно находится не в самих тропиках, но в тех краях, где климат сходствует с тропическим. (Примеч. автора.) ,одной рукой указует на землю — общую для всех нас мать, но для него — мачеху, а другую простирает к Библии, общей для всех нас наставнице, но для него — книге скрытой и запечатанной семью печатями; всякая женщина, обретающаяся во тьме, обойденная любовью, под кровом которой она могла бы преклонить голову, и лишенная надежды, лучи которой рассеяли бы ее сиротство, ибо небом ниспосланные инстинкты, что питают природные зачатки священных привязанностей, вложенных в ее любящую грудь Богом, задушены бременем общественных требований и теперь еле теплятся, вяло догорая, будто светильники в склепе посреди древних гробниц; всякая монахиня, чью невозвратную майскую пору обманом похитил у нее злокозненный родич (Господь ему судья!); всякий узник, заточенный в темнице, — все, кто страдает от вероломства; все, кто по установленному закону стали отверженными и изгоями, детьми или порождениями наследственного бесчестия — все они водят знакомство с Богородицей Вздохов. Она тоже носит на поясе ключ, однако почти им не пользуется. Ее владения — преимущественно среди шатров Симовых, среди бездомных скитальцев во всем белом свете. Однако и среди именитых и сильных мира сего есть у нее свои собственные алтари, и даже в прославленной Англии найдутся немногие — те, кто в глазах толпы высоко вскидывает голову с горделивостью королевского оленя, однако втайне чело их отмечено ее печатью.

Читать дальше