Ннеди Окорафор - Фантастические создания (сборник)

— Но вервольф… — Внезапно глаза Вулфа вспыхнули радостью. — Вервольф! Это же даже лучше агента ФБР! Теперь я покажу Глории! Я ей д-д-д-окажу!

— Что это ты имеешь в виду, приятель?

Вулф сполз со стула.

Он даже, кажется, протрезвел, охваченный гениальной идеей, и схватил коротышку за рукав:

— Пойдем! Найдем хорошее, спокойное место. И ты докажешь, что ты маг.

— Каким образом?

— Ты научишь меня обращаться!

Озимандиас прикончил свой джин-тоник и в нем утопил остатки сомнения и раскаяния.

— Что ж, коллега, — провозгласил он, — за дело!

Стоя у украшенного изящной резьбой алтаря Храма Темной Истины, профессор Оскар Фиринг не лишенной торжественности скороговоркой закончил молитву:

— И в эту Ночь всех ночей, именем черного света, горящего во тьме, мы возносим свою благодарность! — Он закрыл старинную книгу в кожаном переплете и повернул одухотворенное лицо к прихожанам: — Кто желает воздать свою благодарность Князю Тьмы?

Упитанная вдова поднялась на ноги.

— Я воздаю благодарность! — восторженно завизжала она. — Моя Минг Чой была смертельно больна. Я принесла немного ее крови в жертву Князю Тьмы — и он сжалился и вернул ее мне!

За алтарем электрик проверил выключатели и с отвращением сплюнул:

— Насекомые! Все до последнего! Тьфу!

Его собеседник, сражающийся в этот момент с гротескным костюмом какого-то чудища, замер и пожал плечами:

— Они хорошо платят. Что с того, что они насекомые?

Высокий худой пожилой прихожанин неуверенно поднялся на ноги.

— Я воздаю благодарность! — закричал он. — Я воздаю благодарность Князю Тьмы за то, что закончил свой величайший труд. Защитная сетка против магнитных мин испытана, и испытания прошли успешно — во славу нашей страны, науки и Бога!

— Псих, — пробормотал электрик.

Человек в костюме с любопытством выглянул из-за алтаря:

— Чертов псих! Это профессор Чизвик с кафедры физики. Удивительно, что такой человек повелся на эту ерунду! Ты только послушай его: он уверяет, что правительство планирует установку этой его идиотской сетки. Знаешь, готов поспорить — эти, которые вечно все вынюхивают, папарацци, здесь нашли бы чем поживиться.

Когда прихожане закончили воздавать свою благодарность, в храме наступила абсолютная тишина.

Профессор Фиринг тихо и внушительно заговорил:

— Мои дорогие братья во тьме, сегодня тридцатое апреля — ночь, священная для всей церкви из-за мученицы, миссионерки святой Вальпургии. А для нас эта ночь особенная по другим, более глубоким причинам. Именно сегодня ночью — и только сегодня ночью! — мы можем напрямую передать свою благодарность самому Князю Тьмы. Не похотливой оргией и непристойностями, как в Средние века, когда люди имели неправильные и недостойные представления о его желаниях, но восхвалением, молитвой и глубокой, темной радостью, уходящей корнями своими во Тьму.

— Ну, держитесь, крошки, — сказал мужчина в костюме. — Вот и мой выход.

— Eka! — проревел Фиринг. — Dva tri chatur! Pancha! Sapta! Ashta nava dasha ekadasha!

Он сделал паузу.

Всегда существовала опасность, что на службе окажется какой-то ученый из университетского городка, достаточно разбирающийся в лигвистике, чтобы понять, что эта молитва, даром что произнесенная на совершенном санскрите, состоит просто из цифр — от одного до одиннадцати.

Но никто не пикнул, и он перешел на латынь, более подходящую к случаю:

— Per vota nostra ipse nunc surgat nobis dicatus Baal Zebub!

— Baal Zebub! — хором повторили прихожане.

— Ку, — сказал электрик и нажал на выключатель.

Свет помигал и выключился.

Потом последовала вспышка — и внезапно из темноты послышался резкий лай, скулеж, полный боли, затем чересчур затянувшийся торжествующий вой.

Затем загорелся тусклый синий свет, и электрик с изумлением увидел, что его напарник, наряженный в костюм, трясет раненой рукой.

— Что за… — прошептал электрик.

— Будь я проклят, если знаю! Я вышел туда по сигналу, я был готов явиться во всем своем блеске и величии — и что происходит? Чертова огроменная псина бросается и кусает меня за руку! Почему они не сказали мне, что изменили сценарий?

В сиянии синего света прихожане с благоговением созерцали полноватого невысокого мужчину со странной бородкой и рядом с ним — роскошного серого волка.

— Слава тебе, о Князь Тьмы! — прогремел хор, в котором потонуло бормотание одной старой девы:

— О… дорогая, клянусь, в прошлом году он был куда симпатичнее!

— Коллеги! — сказал Великий Озимандиас, и наступила полная тишина — все замерли в ожидании тех, несомненно, важнейших и значительнейших слов, которые произнесет сейчас Князь Тьмы. Озимандиас сделал шаг вперед, аккуратно высунул язык, материализовал самую спелую и сочную ягоду малины за всю свою карьеру и исчез, вместе с волком и всем остальным.

Вольф Вулф открыл глаза — и поспешно закрыл снова.

Он никак не думал, что в тихом и спокойном Беркли Инн есть комнаты со встроенными центрифугами. Это было нечестно! Лежа с закрытыми глазами, он ждал, пока комната перестанет вращаться с дикой скоростью, и пытался восстановить в памяти вчерашний вечер.

Он хорошо помнил бар. И «зомби». И бармена — очень приятный и отзывчивый малый был, до тех пор пока не превратился в невысокого мужчину с бородатой лысиной. С этого начались странности. Что-то там было с сигаретой, ирландским тенором и вервольфом. Какая-то фантастика. Ведь каждый дурак знает, что…

Вулф резко сел.

Он же вервольф!

Отбросив простыню, он уставился на свои ноги. Потом облегченно вздохнул: это были длинные ноги, они были довольно волосаты, они были коричневыми от загара — но они были, бесспорно, человеческими.

Вулф встал и начал собирать одежду, небрежно раскиданную по полу, стараясь не обращать внимания на сомнения в глубине души. В его голове разрабатывала новую шахту бригада гномов с отбойными молотками, но он надеялся, что они уйдут, если не замечать их.

Одно было ясно: теперь с ним все будет в порядке.

Глория или не Глория, разбитое сердце или не разбитое — а топить свою печаль в вине было глупо. Тем более когда ты знаешь, каково быть вервольфом…

Но почему он представлял это в таких деталях? Столько обрывочных воспоминаний всплыло в мозгу, пока он одевался: как они шли в Клубничный Каньон с бородатой лысиной в поисках глухого, пустынного места для волшебства, как он пытался запомнить волшебное слово…

Черт, он даже помнил это слово! Слово, при помощи которого превращаешься в волка, а потом назад.

Неужели он выдумал это слово в пьяном угаре? И разве в состоянии он придумать все это: поразительную, волшебную свободу превращения, укол острой, мучительной боли во время метаморфозы, а потом — безграничное счастье от ощущения своей гибкости, скорости и свободы?