Олег Гладов - Смех Again

Пауза.

— …Дядя Саша…

— Здоров, — я крепко жму его руку. А он жмёт ещё крепче. Он вообще такой — покрепче. На голову выше меня. Шире в плечах. Одет в мешковатый комбинезон с накладными карманами. Такой, знаете, комбез в стиле «почём бензинчик на твоей заправке, Билл?».

Он присаживается со мной рядом, достаёт сигарету и прикуривает. Прикрывая ладонью пламя зажигалки, даёт прикурить мне.

— Слышь Генка… — я всё ещё держу Рыжего за тёплое ухо. — …Ты когда-нибудь слышал про Боба Марли?

— Интернета у нас нет, но радио слушаем… — ответил он. Потом, помолчав, неожиданно пропел:

— Я растамана-а-а… узнаю-у-у-у издалека… Из кармана… Достану два…

— Тссс! — я стукнул его по бедру костяшками пальцев.

— Донт ворри, дядя, — сказал он. — Тут никто не шарит…

Генка чуть наклонился ко мне:

— Папиросы есть?

Папиросы были. Замечательные украинские «штакеты» «Ялта» в маленьком кармашке моего рюкзака. А Всё Что Надо хранилось в коляске Генкиного мотоцикла. Мотоцикла, двигатель которого был разобран и собран обратно Генкиными руками сотни раз.

— Атасная у меня Пулялка? — спросил мой племянник, когда я развернул пакован, сидя в коляске прадедовского «MC», что стоит посреди двора за пределами светового пятна, отбрасываемого плафоном у крыльца. Он постучал по бензобаку:

— Сорок второй год выпуска… Тут даже кресты были… как на танках… Ну как на «Тиграх» и «Пантерах»…

Генка посветил зажигалкой у переднего крыла:

— А здесь номер крепится, зырь…

Этот мотоцикл сохранился в эксклюзивном состоянии с того самого момента, как дивизия вермахта была разбита в лесах под областным центром. Экипаж, которому принадлежал раньше мотык, отступая, открутил пулемёт. Но турель для него до сих пор красовалась на люльке. Атасная Пулялка. Мечта байкера.

— Дашка сказала, ты художник, — говорит Генка, когда мы раскуриваем за

курятником. — И мастюхи ещё бьёшь… да?

Я покивал, удерживая дух Джа в лёгких. Выпустил дым в ночь. Сказал, доставая сигарету:

— Только у меня машинки с собой нету…

— Дядя… — он машет дымящимся «штакетом», и огонёк чертит во тьме маршрут своего движения, — …Посмотри на меня… Какие, нах, татуировки? Ты меня вообще видишь?

И мы громко кашляем, подняв переполох среди спящих внутри сарая птиц. Хе-хе, этот подонок мне нравится…

Потом мы сидим на его Атасной Пулялке и выкуриваем ещё по сигарете.

— Слышь, Генка, — говорю я, — а ты анекдот про «бананив в нас немае», знаешь?

— С детства ненавижу… — отвечает он и рассказывает, как они в детстве играли с Ванькой и Тольчей в Ку-Клукс-Клан. Я просто мру со смеху, когда он описывает, как Иван и Толик гонялись за ним в белых колпаках с дырками для глаз по окрестным полям и жгли кресты.

— Стог колхозный, нах, спалили, — говорит он, и мы начинаем ржать так, что перед глазами появляются летающие звёздочки. Потом на крыльце закуриваем ещё по одной.

— Жалко Ваньку, — говорит он неожиданно, — ништяк был чувак…

— Почему был?

— Ну чё… не видишь, что с ним творится… — Генка вздыхает.

Потом говорит вдруг:

— Здоров, Семён… как дела? — кому-то, вышедшему из дома у меня за спиной.

— Здоров, Генка… Всё в руках Божьих…

Генка кивает:

— В его… в его…

Семён. Присаживается рядом со мной. И дальше они общаются, перебрасываясь фразами через меня. Словно я коммутатор. Генка:

— Чё?.. В церковь всё не ходишь?

— Нет. Я молюсь со своими братьями. Бог внутри нас…

— Дык, молись ему дома тогда…

— Я и дома молюсь… а общая молитва укрепляет…

— А ты что? Слаб, что ли? Нуждаешься в укреплении?..

Семён молчит какое-то время, потом:

— Зачем опять начинаешь?

Генка хмыкает:

— Я не начинаю… Я продолжаю…

Он щелчком отправляет окурок в полёт:

— В церковь к батюшке не ходишь, а к своим бегаешь…

— В Библии сказано, что нарисованным изображениям нельзя поклоняться… мой духовный отец говорит, что все священники в храмах фарисеи… только выгоду ищут… торгуют именем Господа нашего…

— Ты ж крещёный, — Генка наклоняется, чтобы лучше видеть Семёна.

— Меня крестили помимо моей воли, в детстве… и тот крест я не ношу…

Генка кивает:

— Ну да… Твой духовный отец не корыстолюбец… а зачем ты деньги ему каждый месяц таскаешь?

Семён смотрит прямо во тьму. В ту сторону, откуда доносится далёкий лай уткинских кобелей.

— Я не ему… это общая касса нашей общины…

— Ага… — Генка кивает — …и на что вы их тратите? Крестами своими вокруг всё утыкаете?

Я понимаю, о чём речь. Генка, описывая окрестности, рассказал мне, что семёновская община выкупила участок земли, как раз тот, где стоят ржавые комбайны, и поставила там деревянный крест с табличкой «Здесь будет храм Церкви Обвинения». Семён помолчал, потом ответил неохотно:

— Что ты меня подковыриваешь постоянно?

— Я подковыриваю? — Генка лезет в нагрудный карман за сигаретой. — Я дискутирую… Тебя же учили вести дискуссии, да, Семён? Чтоб загонять в лоно церкви заблудших овец… Может, я как раз заблудший баран, а?..

Я сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Генка продолжает:

— Бог внутри каждого из нас, так?

— Да, — буркает Семён.

— Если он внутри меня, — Генка прикуривает, — кому я должен молиться?

Семён промолчал.

— Если Бог внутри меня, кого я должен бояться? — он выдыхает дым и продолжает:

— Если Бог внутри меня, в кого я должен верить, а Семён?

Этот чувак нравится мне всё больше. А Семёну, похоже, не нравится. Как и я. Поэтому он молча встаёт и уходит обратно в дом. У нас за спиной гремит радио и слышны громкие голоса: праздник продолжается.

— Вот у него там в башке… — я тоже прикуриваю — …творогом набито под завязку… Аж из ушей сыпется…

Мы хихикаем.

— Не-е… — говорит Генка. — У него там совок.

— Совок?

— Совок кукушиных котяхов, — поясняет он, и мы опять ржём до звёздочек в глазах.

— Ништяк дурь, — говорю я. — Где взял?

— У меня свой плантарь за пасекой… — он подносит кулак к моему лицу. — …Вот

такие шишки!

Этот подонок мне определённо нравится.

— Где мой внук??? — на крыльцо выходит дядя Женя и хватает нас сзади за плечи. — Где мой племяш??? Вы чего тут расселись?

— Курим, деда, — отвечает Генка, запрокинув голову и смотря ему в глаза. Рядом с дядей Женей стоит улыбающаяся Дашка.

— Деда, — говорит Генка, — я тебе там мёда в подарок привёз… канистру десятилитровую…

— Спасибо, Генок… — дед целует его в макушку. Проводит рукой по моим чуть

отросшим волосам. — Давайте за стол… Сейчас пирог будет… Дашка испекла…

— Сейчас, дядь Жень, — говорю я, — докурим и придём.

Каннабис уже засел в моём желудке, с салфеткой на шее и ложкой в руках, приговаривая: пирог это хорошо… пирог это зашибенно… а с чем пирог-то?