Ирина Щеглова - Ночь, когда нельзя спать

Ведьма, казалось, только того и ждала. Зыркнула на хозяина и вышла вон. А у Митрофанычева с той поры рука сохнуть стала. По врачам да по больницам затаскали его, а ему только хуже. Жена его потихоньку по бабушкам стала бегать, да только бабки и сами ведьму боятся. Не всякому под силу чужой наговор снять. А мужик совсем плохой стал, того и гляди помрет. Тогда врачиха – Любовь Петровна – присоветовала к колдуну одному обратиться. Он на хуторах живет, вроде в сторожах при фермере.

Пришел колдун к Митрофанычевым, в дверях постоял и велел хозяйке три ведра воды принести. Та, конечно, к колонке сбегала, воду принесла, перед колдуном поставила, спросить боится, ждет. Колдун ведро воды поднял да и плеснул в комнату, до самого окна разлилась вода; он прошел в дом с другим ведром и снова плеснул, уже от окна к двери; вернулся и последнее ведро в комнату вылил. Приказал хозяйке полы не вытирать, с тем и ушел.

На следующий день больному легче стало, – закончила свой рассказ Клавдия, – а ведьму вы с Натусей, надо быть, на перекрестке увидали. Бессильна она перед колдуном оказалась, свое зло назад получила, вот и отплясывала.

В другой раз я спросила у нее о сглазе. Как это можно сглазить человека? Например, мамочки прячут младенцев от посторонних, а чтоб не заглядывали в коляску всякие досужие бабки, подкалывают булавками полупрозрачную ткань, воздух свободно поступает, но на ребенка никто не пялится. У Клавдии своеобразное мнение на сглаз:

– У нас не говорят «сглазили». Если у кого дурной глаз, завидущий или черный, от такого булавкой легко отделаться. А вот если на человека «сделано», тогда похуже будет. Вот у нас в деревне раньше ни одна девка замуж без присухи не выходила. Если какой парень приглянулся, то наговаривала невеста и на вечернюю зарю, и на утреннюю; и на воду, и на водку; так чтобы наверняка… Неважно, что потом всю жизнь – с горьким пьяницей; зато – мой, мой и больше ничей! Не выносят бабы соперниц. Что муж, что сын, а все одно: в ее доме должен жить, поэтому невестка-молодуха первый враг. Конечно, часто оказывается, что невестка свекрови сто очков вперед даст. Тогда уж мужику – только держись! Между двух огней сгорит синим пламенем!

Со свету сжить человека способов много. Если кто очень не нравится: иголку ему под подкладку, мелочь под порог; молодым – соломенную вязанку в подушку. Можно и к ведьме сходить, есть такие, что «на смерть» наговор делают, не погнушаются в храме свечку поставить «за упокой» на живого человека. Никакая медицина после такого наговора не поможет, сгорит человек. Так-то вот!

Слушать бабушкины байки и жутковато и интересно, дух захватывает.

В то лето я заболела ветрянкой. Лежала в большой комнате на диване и боялась смотреть на себя в зеркало. Мне казалось, что эта красная сыпь, покрывшая кожу моего лица и тела, не сойдет никогда, и я на веки вечные останусь некрасивой и не смогу больше гулять с подругами на улице, бегать на реку, и никто не станет меня такую любить. Я горько плакала, укрывшись с головой одеялом.

Но возвращалась Клавдия с работы, приносила кульки, полные бордовых крупных вишен, садилась у моего изголовья на стул и принималась утешать меня, рассказывая свои удивительные истории.

– Пошто тужишь? – улыбалась Клавдия, гладя меня по лохматой голове. – Вот мы сейчас тебе косу причешем, и станешь ты красавица-раскрасавица!

– Да! – ревела я. – А прыщики?

– А что прыщики? – удивлялась Клавдия. – Через три дня их – тьфу! Как не бывало!

– Ты откуда знаешь? – сомневалась я.

– Так все ж болеют. Сначала эта краснота, потом она сходит, словно и не было ничего, – объясняла Клавдия.

– Да! А вдруг это ведьма наколдовала? – не унималась я.

Клавдия насторожилась:

– Ты разве брала у нее чего?

– Не-е-ет, – испуганно ответила я.

– Так-то! – успокоилась Клавдия. – Нельзя у ведьмы ничего брать из рук, и из дома ее ничего выносить нельзя.

– Почему?

– Потому, – строго глядя на меня, пояснила Клавдия, – ведьма себе замену ищет. Уйти ей просто так невозможно, вот и смотрит она, кому бы свое проклятие передать. Только найдя замену, сможет ведьма покой обрести, если вообще возможен для нее покой… Когда я маленькая была, жил тут у нас один колдун, все никак умереть не мог; мучился, страсть! Когда отходил он, к его дому подойти боялись, чтоб ненароком не попасть под раздачу, значит. Вся его избушка ходуном ходила, так он кричал. Вот ведь – мука какая! И воды подать некому; куда какой страх! Неделю так-то промучился, а потом сквозь трубу дым черный как повалит! И огонь, прям сквозь крышу! Стало быть, пришел хозяин-то за ним… Так и сгорел… Помнишь, Натуся?

– Помню, как не помнить, – соглашается сестра…

– Какой хозяин? – с замиранием сердца спросила я.

– Известно какой, рогатый да хвостатый…

Это бабушки рассказали мне, почему на Ивана Купалу всей деревней на реку ходили, от мала до велика купались, а тех, кто не хотел в воду идти, насильно загоняли, потому что всем известно – кто на Купалу воды боится, тот с нечистым знается.

На шестнадцатый день рождения сестры подарили мне серебряный кулон – собранный из шестнадцати колец. Ручная работа местного народного умельца. На кулон пошли старинные серебряные полтинники, те, где кузнец у наковальни перековывает меч на орало. Этих полтинников у бабушек много было, я насчитала девяносто три. Нашла полотняный мешочек в сундуке. Тяжелый.

Там были и дореволюционные монеты, и эти с кузнецом, были и рубли, но все-таки полтинники преобладали.

– Ты смотри, – бормотала Натуся, – береги его, серебро наговоренное…

В семье она была старшая. Образования никакого не получила, всю жизнь проработала в колхозе. Мужа потеряла рано. Единственного сына воспитала вместе с Клавдией, теперь он жил с семьей в Калининграде.

Весь дом у сестер увешан образами, они исправно ходят в церковь и истово постятся…

– Погадай мне, Натусь.

– А и давай, пораскину…

Затертые до бахромы карты аккуратно раскладываются сухими, коричневыми, не женскими руками. Много этим рукам на своем веку поработать пришлось… Вот, туз пиковый лег «на сердце», валет пик «под сердце», и еще чернота: девятка с дамой.

– Удар мне, что ли? – спрашиваю.

– Где? – спешит оправдаться Натуся. – Нет никакого удара. Тут тебе королей марьяжных, эвона, целая куча. Женихов-то… Известие получишь, денежное, – она говорит, а сама посматривает на меня, быстро-быстро. – Аль понимаешь расклад-то? Кто научил? – спрашивает настороженно. И ее рука с пергаментной кожей будто ненароком смешивает карточный крест.

– Да уж знаю. Родная кровь. Клавдия выучила.

– Я дюже хорошо по картам вижу, если кто потерял чего или украли. Сразу скажу, где искать, – рассказывает Натуся. – А сны тоже можешь разгадывать? – неожиданно обращается она ко мне.