Брайан Эвенсон - Мёртвый космос: Мученик

Он попытался заговорить, но вместо речи последовал лишь гортанный, невразумительный вопль.

— Всё будет хорошо, — сказал Стивенс, похлопывая его по руке. — Не волнуйся, Альтман, мы здесь, чтобы помочь тебе.

А затем он почувствовал укол, когда игла проткнула его плоть. На мгновение его рука запылала, после чего оцепенела. Некоторое время люди в белом всё ещё находились здесь; затем они медленно начали расплываться, объединяясь в нечто единое, и в конечном счёте полностью исчезли.

Когда он вновь пришёл в сознание, комната была пуста, за исключение трёх человек: Стивенса, Маркова и ещё одного мужчины из внутреннего круга Маркова, имя которого он не знал. Он был таким же крупным, как и Марков, но толще, с ожесточённым, плоским лицом. Они стояли по одну сторону от кровати, переговариваясь шёпотом, который Альтману невозможно было разобрать.

Стивенс был первым, кто заметил, что он очнулся. Он указал на него и что-то прошептал. Двое других замолчали. В унисон, все трое подошли ближе и пристально поглядели на него сверху вниз.

— Альтман, — сказал Марков. — Всё ещё живой. Похоже, ты любимчик фортуны.

Альтман начал было отвечать, но Марков приложил палец к своим губам, чтобы остановить его. Он наклонился к нему и снял кислородную маску.

— Ты чувствуешь, что можешь говорить? — спросил Марков.

— Думаю, да, — сказал Альтман. Его голос прозвучал так, словно он больше не принадлежал ему или принадлежал кому-то, кто являлся им, но значительно старше.

— Ты помнишь Стивенса, — спросил Марков. — А это офицер Кракс.

Альтман кивнул.

— Это очень просто, — сказал Марков. — Я хочу, чтобы ты всё мне рассказал.

Альтман так и поступил, начиная с момента, когда Торквато внезапно напал на него и дошёл до своих галлюцинаций.

— Расскажи нам подробнее о этих галлюцинациях, — сказал Кракс.

— А это важно? — спросил Альтман. — Это были просто галлюцинации.

— Это важно, — сказал Стивенс. — Более того, это имеет огромное значение.

Итак, Альтман, слишком уставший, чтобы спорить или сочинять новую ложь, рассказал им. Когда он закончил, все трое мужчин отошли в дальний конец комнаты и снова начали перешёптываться. Альтман закрыл глаза.

Он был уже на грани того, чтобы опять погрузиться в сон, когда они вернулись.

Несколько мгновений они просто пристально смотрели на него. Стивенс уже было начал что-то говорить, но Марков коснулся его руки и остановил его.

— Я хочу, чтобы с этого момента ты всё рассказывал Стивенсу, — сказал он. — Любые сны, галлюцинации, всё, что полностью выходит за рамки обычного; ты тотчас же должен будешь обратиться к Стивенсу.

— Это безумие, — сказал Альтман.

— Нет, — сказал Марков, — не безумие.

А затем они ушли, оставив Альтмана со своими тяготами. Сейчас он чувствовал себя ещё более озадаченным и встревоженным, чем когда-либо.

Но несколькими минутами спустя, дверь открылась и в комнату забежала, переполненная чувствами, Ада; после чего все его мысли были о ней.

После того, как он чуть не погиб в батискафе, его жизнь словно подменили, как если бы мир, который он знал, частично был перекрыт иным, призрачным миром. Он начал видеть ещё больше мёртвых людей, которых он когда-то знал: своего отца, сестру, учителя, который был близок к тому, чтобы покончить жизнь самоубийством, старого друга, которого ещё в средней школе сбил автомобиль. Они появлялись, на вид почти неотличимы от живых, и передавали расплывчатые, а иногда приводящие в замешательство, сообщения. Некоторые выступали против Воссоединения, призывая его поспешить и правильно сосредоточить своё внимание (как выразился один из них), прежде чем станет слишком поздно. Другие говорили о единстве, внушая ему, что так или иначе время уже упущено, что он неправильно воспользовался предоставленными ему ресурсами и не показал ни единого намёка на то, что учится на своих ошибках. Все убеждали его оставить Обелиск в покое. Он рассказал Аде о том, что видел её мать. Сперва это её рассердило, потом она заплакала. Но затем, спустя несколько часов она попросила его рассказать о этой встрече поподробней.

— Но почему ты? — спросил она. — Почему не я?

Днём позже он проснулся посреди ночи и обнаружил, что Ада пристально на него смотрит. — Я видела её, — сказала она, её лицо сияло. — Словно видение. Она была столь же реальна, как ты или я. Она стояла вон там, у двери.

— Что она сказала тебе?

— Что она любит меня. И что нам нужно оставить Обелиск в покое, забыть, что мы когда-то нашли его. Похоже, что он опасен. Или, во всяком случае, могущественен. Как ты думаешь, что это — Обелиск?

Он объяснил ей то, что ему было известно, описал ей, как этот Обелиск выглядел под водой.

— Это всё связано, — сказала она. — Городские истории, эти видения, которые у нас появляются, артефакт в центре кратера. Я уверена в этом.

Сперва она была в состоянии экстаза от того, что повидалась со своей матерью. Для неё это было, понял Альтман, в некоторой степени почти религиозное переживание, которое для его таким не являлось. Оставшуюся часть ночи она была одержима, ликовала. Но на следующее утро её настроение начало изменяться. Она стала угрюма и подавленна.

— Почему она не может быть здесь всегда? — спросила Ада. — Почему она не может остаться со мной?

— Но это не она, — сказал Альтман. — Оно похоже на её, но это не она. Это галлюцинация.

— Это была она , — уверенно ответила Ада; и что обеспокоило его. — Она нужна мне. Я хочу её вернуть.

И как раз тогда, когда Ада была в состоянии наибольшей депрессии и апатии, её мать вернулась. В это время Альтман находился в комнате рядом с ней и тоже это видел. Только то, что он увидел, было не её покойной матерью, а его мёртвой сестрой. Они оба согласились, что что-то произошло, но восприняли это по-разному. Каждое из видений предстало в облике того, кого они хотели бы увидеть. Сказанные им слова также отличались, фразы подгонялись под манеру того, как говорила сама особа, когда она всё ещё была жива. Но с небольшой разницей в трактовке всё сводилось к одному главному событию — Воссоединению, хотя на счёт того, что же это такое, или что можно сделать, чтобы остановить его, умершие были менее вразумительны.

Альтман не доверял им.

— Они не настоящие, — пытался объяснить он Аде. — Они манипулируют нами, используют нас.

— Я знаю, что я видела, — сказал Ада. — Она была настолько же реальна, как и всё то, что меня окружает.

Ада настолько сильно хотела вернуть свою мать из мёртвых, что просто не желала его слушать. Было странно, размышлял Альтман, что в её галлюцинациях — или видениях, как она их называла — постоянно присутствовала мать Ады, когда его собственные продолжали меняться от одного любимого человека к другому. Но, возможно, так получалось потому, что он слишком скептически относился к галлюцинациям и воспринимал их не более, чем иллюзию, поэтому что-то продолжало пробовать на нём различные стратегии.