Ольга Манскова - Русь эзотерическая

— Каких бабушек? — спросила Наталья.

— Сейчас их увидишь: Валентину и Диану, конечно, — хитро усмехнулся в усы Андрей.

Наталья внутренне вздрогнула от неожиданности. Да, Диане, наверное, уже было лет пятьдесят, и теоретически она уже могла бы быть чьей-нибудь бабушкой. Но называть её так! Наталья припомнила высокую, статную фигуру со стальными мускулами и голос Дианы — то властный, то — лирически-напевный, её светлые, как лён, естественные волосы и умное, волевое и совсем без морщин лицо… Если это — бабушка… То, скорее всего, бабушка, владеющая йогой: баба-йога. «Да, Наталья, это ты попала под раздачу», — подумала она про себя. Она почему-то сильно побаивалась Диану.

Когда они втроем подошли к месту, где базировалась Диана и где стояла её огромная палатка и несколько маленьких палаток её пациентов, а также державшейся особняком бабушки Валентины, то Дианы в лагере в это время как раз не оказалось: она и бабушка Валентина, как сказали, пошли куда-то вместе немного поработать. Андрей поздоровался с хрупкой, бледной Таей, которая что-то варила у костра и с Александром Евгеньевичем. Потом предложил помочь Наталье наскоро поставить палатку: как раз на месте прежней своей, которую он отдал Гере. Потом он закинул к ним и свои немногие вещи, с утра провалявшиеся у костра. После чего они дружно направились обратно, туда, где их уже заждались Семён, Анна и Володя.

Наталья, когда предлагала пригласить с собою прогуляться и Надежду, сильно сомневалась в том, что та легко согласится пойти с ними на речку: ей казалось, что у виссарионовцев вряд ли можно вести себя так вольно и, возможно, что даже перед простой прогулкой Надежде придётся спросить разрешения у старшего. Но, вопреки её ожиданию, Семён и Володя довольно быстро уговорили девушку пойти вместе с ними на речку. И теперь все они выдвинулись и пошли сначала по узкой тропке вниз, к грунтовой дороге. Потом дорога повела их по открытому полю. И, наконец, завела в тень деревьев и завертелась по лесу, неподалёку от оставшейся чуть в стороне речки. Пока шли, то опять болтали о всякой чепухе, следуя за идущим впереди Андреем маленькими группками по одному — два человека. Но вот Андрей неожиданно вывел их всех на то самое, весьма загадочное, место у реки, на котором впервые прочёл Наталье и Сергею свою Молитву Молчания…

Только на этот раз всё было иначе. И даже спускаться к реке теперь всем предстояло с крутого обрывистого склона. За этим склоном следовала обширная площадка до самой реки, заваленная круглыми валунами самых разных размеров, вплоть до очень крупных. С самого верха склона надо было прыгать резко вниз, на камни, как это первым только что проделал Андрей. Или же, была ещё сомнительная возможность удержаться ненадолго, соскользнув ногами на небольшой уступ, располагавшийся где-то посередине, и постаравшись затем, аккуратно свешиваясь вниз ногами, попасть на небольшой одинокий камень — и лишь потом спрыгнуть вниз, с гораздо меньшей высоты. Андрей стоял внизу и наблюдал за осторожно спускающимся по склону Сергеем, а затем — и за Натальей, которая, с трудом, цепляясь руками за траву, дотянулась ногой до уступа. В этот момент Сергей протянул Наталье руку, чтобы помочь ей спрыгнуть. Одновременно стоявший неподалёку Андрей неожиданно и тихо сказал им, выбрав такой момент, чтобы никто из ещё остававшихся на уступе его слов не услышал:

— Смотрите! Скоро кто-то будет плакать. А для кого-то настали дни расставаний, невезения и разочарований.

Наталья, примеряя эти слова на себя, подумала: «Что? Неужели, это мы с Сергеем сейчас разлучимся? Почему?» — но времени на дальнейшие раздумья у неё сейчас не было: она чуть было не соскользнула с уступа, еле удержавшись, и еле успев развернуться и опереться на руку Сергея, прежде чем спрыгнуть вниз.

Когда спустились все, Андрей уже стоял на самом берегу реки, проскакав к нему по крупным валунам, будто рассыпанным кругом каким-то великаном. Когда все дружно последовали за ним, он предложил рассесться на камнях. Причём, выбрав каждый себе то место, которое покажется подходящим именно ему. И, когда каждый занял такое «своё» место, то разом все замолкли. И снова, как и раньше на этом самом месте, время будто остановилось… Оно стало тянуться тягуче-медленно. Казалось, вокруг ни с того ни с сего небо вдруг потемнело, а все звуки доносились сюда гулко, будто падая вниз, и будто они теперь находились в пещере или в тоннеле. И даже слова Андрея так же гулко, как капли, падали в беспредельную пустоту, медленно растворяясь в ней, постоянно затормаживаясь вязким, тягучим, отравленным воздухом.

Кажется, всё это уже было. Или — не было?

— Живые существа имеют перед неживыми преимущество чувства боли. Они чувствуют. Переживают. Плачут. Они испытывают постоянную трансформацию, с глубокими ранами души пробираясь сквозь тернии, прорастая душой к далёким звёздам, — начал Андрей, — Молчаливая жизнь этих камней, что нас сейчас окружают, и то более духовна, чем жизнь многих странных сущностей, инертных и замкнутых на себя. И существа без души ещё века прозябали бы в слое, которому нет названия и который является лишь слоем подобия жизни… Но у них тоже имеются свои гении. И они иногда пробивают дорогу сюда, в наш мир. А за такими их гениями просачиваются в наш мир и другие, отсталые сущности мира теней. А здесь им легко и весело. Им нравится пребывать здесь, в нашем мире.

Но лишь те из них, кто самостоятельно пробил сюда дорогу, видят и запоминают происходящее. Они чувствуют свою ущербность, свою временность здесь. Ведь они, как бабочки-подёнки, появляются здесь очень ненадолго. А для того, чтобы остаться здесь навсегда, подобной сущности необходимо одно: стать человеком. Ей, увы, нужно приобрести свой дар — и свою муку: преимущество чувства боли. Душу. То есть, обрести ещё один принцип в своём строении. Чтобы, родившись в своём собственном теле и не вытеснив на этот раз никого из чужого, и будучи среди людей, пройти сложное испытание приобретения чувств, получения опыта. Это испытание, подобное испытанию андерсоновской русалочки, проходят все иные существа, вновь обретающие душу. Испытание может быть дано лишь единожды, и не каждый с этим испытанием справляется. Тем, кто не сможет его пройти, это грозит стать вечно неприкаянным духом, ушедшим из своего мирка, но не добравшимся до нашего.

И всё же, сейчас мы, абсолютно осознанно, обращаемся к этим молчаливым камням, свидетелям… И предлагаем при их участии таким дремлющим, прозябающим сущностям ступить на путь мучительного и трудного приобретения души, на путь развития, вместо вечного их зависания в холодном и бесчувственном, благополучном, но безрадостном мире теней, куда не проникает солнечный свет. Просим их сказать жизни: «Да!» И мы сейчас посылаем им нашу энергию и нашу любовь. Да свершится их путь к звёздам! Да обретут они душу, а с нею — пусть обретут и радость, и боль, и счастье… Вот, наконец, их застывшее состояние проходит. И начинается движение. Живым дано право на движение. А мы помолимся за обретение ими жизни! Мы посылаем сейчас им, по своей доброй воле, свою энергию!