Дж. Риддел - Дом с привидениями в Летчфорде

Заканчивая фразу, она протянула руку, чтобы Мэри пожала ее, если захочет. Мэри хотела, но ощутив, что ее светлость не пытается ответить на рукопожатие, выпустила аристократическую ладонь со скоростью, наводившей на мысль о страхе.

Леди Мэри оглядела ее от кончиков ботинок до вдовьего чепца, который та никогда не снимала — я был уверен, что никогда и не снимет, — затем обернулась ко мне.

— Наконец-то я вас обнаружила, сэр! Вот что означали ваши исчезновения, озадачивавшие всех: таинственные визиты, которые вы наносили таинственным родственникам по мужской линии. Как говорится, в тихом омуте черти водятся, но от вас, Стаффорд, я этого не ожидала. Я и предположить не могла, что вы окажетесь таким осторожным и таким эгоистичным, чтобы держать в секрете от своих друзей существование вашей хорошенькой кузины.

— Леди Мэри, — ответил я серьезно, — моя кузина, я бы мог даже сказать моя дочь, мало бывала в свете и не привыкла к модному badinage [16] Подшучиванию (франц.) . Я уверен, что вы слишком мягкосердечны, чтобы приводить ее в замешательство.

— Да, когда я не сержусь, я добра и мягкосердечна, — сказала леди Мэри, — поэтому не стану приводить в замешательство… вашу дочь, — она сделала чуть заметное ударение на этом слове. — Миссис Тревор, — продолжала она, — я приехала предупредить вас, что мистер Уолдрум не сможет вернуться ни к обеду, ни к ужину сегодня. Мой драгоценный племянник каким-то образом ухитрился лишиться двух пальцев, одного глаза и куска того органа, который хирурги из вежливости именуют его мозгом. Поэтому необходимо — во всяком случае, так считает его мать, — чтобы ваш друг пока оставался там. — Что за дом! — продолжала леди Мэри, в ужасе воздевая руки при одном воспоминании. — Все гости, кому было куда уехать, разъехались. Те же, кто остался, пытаются делать вид, что не понимают, насколько они некстати в такой момент. Мисс Вайнон, с которой мой племянник помолвлен, проливая слезы, приехала, как только услышала о случившемся, на огромной черной лошади в сопровождении перепуганного грума. С самого приезда она то и дело принимается рыдать, ловит руки мистера Уолдрума, и умоляет его спасти Эджертона. Разумеется, для нее это страшно важно, так как почти невероятно, чтобы она когда-нибудь еще встретила другого герцога, столь же молодого и глупого, как мой племянник. Теперь, миссис Тревор, если вы любезно пригласите меня отобедать с вами, я с удовольствием приму приглашение. Дом, где царит скорбь, как вы, разумеется, знаете, не место для праздничных трапез, если речь не идет о слугах. Что касается меня, я вовсе не жажду обедать, глядя на опухшие глаза и заплаканные лица.

Трепеща, как перед казнью, Мэри пригласила ее светлость остаться к обеду и предложила снять шляпу.

Когда она вернулась, я счел необходимым предупредить, что предлагаемая трапеза может оказаться ей не по вкусу. Я напомнил, что двадцать девятое сентября — день Святого Михаила и всех ангелов.

— Я думаю, — перебила она, — это число более известно современным язычникам как день платежей.

— День, когда в былые времена арендаторы подносили своим помещикам жирного молодого гуся, прямо со жнивья, — добавил я, с поклоном принимая ее вмешательство. — В деревне и по сей день заклание одной из птиц, спасших некогда Рим, считается благоприятным для тех, кто принимает участие в этом ритуале, и служит залогом увеличения богатства в течение последующих двенадцати месяцев.

— Что означает, просто-напросто, что у вас на обед гусь, верно? Какое вы скучное, прозаическое существо, Стаффорд. Вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы обойтись без всяких ненужных околичностей. У вас на обед гусь, и мне приятно это слышать. Мне надоело общепринятое menu, и я буду очень рада наконец-то отведать ощутимое piece de resistance [17] Основное блюдо (франц.) .

Мы отобедали втроем. Кроме этой откормленной птицы, Мэри распорядилась подать еще всякие вкусные вещи, которым, казалось, не будет конца, и надо признаться, наша гостья отдала должное всему, что стояло на столе.

— Вот в чем вы, люди среднего класса, обладаете преимуществом перед нами, — произнесла она бесцеремонно, когда я клал ей вторую порцию гуся. — Вы можете жить, как нравится, есть, что нравится, спать, как нравится, делать, что нравится. Мне в моем собственном доме не получить такого обеда, как бы я ни просила. Как вы должны быть благодарны судьбе, дорогая миссис Тревор, что не родились под сенью порфиры.

— Я и в самом деле благодарна, — ответила Мэри с быстротой, удивившей меня.

— Я полагаю, обычаи нашего круга показались бы вам утомительными.

— Мой опыт ограничен лишь моим кругом, но, основываясь на нем, я могла бы сказать — в высшей степени утомительными.

Я умоляюще взглянул на Мэри, и наша гостья перехватила мой взгляд.

— Не мешайте ей говорить, Стаффорд, — заметила она. — Мне доставляет удовольствие слушать неискушенные, откровенные речи бесхитростного ума. Как жесток, должно быть, дорогая, был ваш муж, приговоривший вас к вечному вдовству. Вас, такую юную, naive [18] Простодушную (франц.) , хорошенькую.

— Мой муж желал добра мне и моим детям, — возразила Мэри со слезами на глазах, вспыхнув румянцем, душой и телом восставая против высокомерия и бесцеремонности леди Мэри.

— Это непреложная истина, которую, я полагаю, никто не станет оспаривать, — ответила ее светлость, затем взглянула на меня и рассмеялась, как смеются речам младенца.

— До чего она мила и свежа, правда? — заметила гостья. — Кто знает, что готовит нам день? Я не могла предположить, что сегодня встречу что-либо похожее на миссис Тревор, — затем она сменила тему, перейдя к общим рассуждениям, и Мэри с интересом слушала, как гостья описывала последний скандал, перечисляла только что заключенные и предстоящие браки, рассказала последний анекдот, скрытая соль которого, надеюсь, ускользнула от Мэри. И вот, наконец, многострадальный обед закончился, на столе появился десерт, и наша гостья обратилась к моей кузине с холодностью, которая, как она всегда твердила, представляет собой отличительную черту аристократии:

— Я уверена, миссис Тревор, вам давно хочется вернуться к детям. Не смею больше вас удерживать. Я хочу перед отъездом минут пять побеседовать с вашим… отцом.

Лицо Мэри отразило смешанные чувства помилованного преступника и ребенка, которого отшлепали, и она вышла из комнаты. Ее светлость подождала, пока я не закрыл за ней дверь, а затем придвинула свой стул поближе к моему.

Ее рука поднялась и всей тяжестью легла на мой локоть.

— Стаффорд Тревор, — сказала она. — Я никогда прежде не считала вас глупцом. Теперь я не могу назвать вас иначе.

Я отодвинул локоть и посмотрел на нее, будто — как она потом рассказывала мне — я был воришкой, а она — полисменом, облеченным властью и снабженным наручниками.