Алексей Пехов - Мастер снов

— Я говорю, что видел. — Герард сложил руки на груди, и на его плечах вздулись мышцы, словно он взялся держать новую тяжесть, гораздо более внушительную, чем статуя из цельного куска мрамора.

— Кто жертва?

— Пока не определено.

Значит, может быть кто угодно. И у меня нет никаких зацепок.

— Я слежу за ней. Она спит только в связке со мной. Я контролирую все ее сны. Но даже если она по ошибке или незнанию… Все можно изменить. Я уверен. Когда я переделывал себя, ты предупреждал меня о каждом неверном шаге, и я останавливался. Менял решения.

— Ты останавливался, Мэтт. Сам, — внушительно произнес Герард, глядя на меня с высоты своего роста, и в его взгляде проступало нечто весьма напоминающее участие и сожаление. — Она не знает, кто такая, чего ей надо избегать. А ты не забывай, когда… если она убьет — наказание понесешь ты.

— Помню.

Непреложный закон нашего мира. Учитель несет полную ответственность и наказание за проступки ученика. Не важно, кто он, обычный человек или сновидящий.

— Ты сообщил в Пятиглав?

— Нет, — ответил он холодновато и уточнил: — Пока нет. Но рано или поздно мне придется это сделать.

— Послушай, Гер, я хочу, чтобы ты подумал над тем, как это можно исправить. Наверняка есть пути, нити судьбы, которые ты не заметил или не придал им значения.

— Хорошо. Я взгляну еще раз. — Он казался не слишком довольным, но готовым принять мое предложение.

— Спасибо. Мне надо ехать. Присмотри за ней, хорошо?

— Конечно.

Он отступил в сторону, освобождая дорогу. Дверь беззвучно открылась, пропуская меня, и снова закрылась. На улице накрапывал дождь, погасив все краски утра, и только сныть вызывающе алела на фоне серой сырости.

Я спустился вниз, забрал машину со стоянки, сел за руль, увидел в зеркале заднего обзора свои настороженные глаза, вылинявшие до тускло-серого цвета, глубокую морщину между сведенных бровей. У дэймоса простая судьба: если он не может контролировать себя — его убивают, если может — оказывается под жестким контролем, если может и очень хочет — надзор чуть менее суровый. А если у него есть друг оракул — все принимают его за эпиоса, присматривают издали и готовы верить в полнейшее исправление.

Я забил адрес ближайшей станции городской Гиперпетли в навигатор, выпустил руль и откинулся на спинку кресла, рассеянно глядя на проносящиеся за окном картины верхних уровней Полиса. Раньше водителю приходилось постоянно внимательно следить за дорогой, переключать скорости и включать габаритные огни. Сейчас это делал компьютер, освобождая достаточно времени для размышлений. Порой совсем не веселых.

Слабых, неопытных дэймосов тянет к могущественным, как металлические стружки к магниту. Это стремление заложено в нашей природе, оно сильнее логики и здравого смысла. Тот, кто старше, будет искать неопытного, чтобы увеличить свою мощь, передать знания.

Герард говорил в шутку, что мы как бактерии. Бурно развиваемся в подходящей среде, питая друг друга. Становимся сильнее и, если нас не контролировать, можем легко заразить облако снов целиком.

И передохнем сами, вместе с «организмом» всего человечества, охваченным смертельной агонией.

Центр суперсовременных небоскребов из стекла с мрамором сменился районом Полиса, где стояли высотные дома, построенные лет тридцать назад. Тогда был в моде неогеометрический стиль. И здания здесь походили на кристаллы с острыми гранями. Ночью, когда включалась подсветка, все сияло, сверкало, переливалось и мерцало. Феерическое зрелище!

На втором уровне дороги, возвышающейся над первым на двадцать метров, были разбиты полосы скверов. Весной тут цвели вишни и сливы. Со стороны казалось, будто из белоснежной морской пены вырастают прозрачные айсберги. Сейчас кроны садов были зелеными, и ледяные глыбы плыли по малахитовому морю.

Серебряная спираль Гиперпетли смотрелась среди геометричных строений весьма органично. Я завел машину на пандус и занял последнее свободное место в челноке.

Всего двадцать минут — и вот он, нужный мне район Полиса.

Первое, что я увидел, выехав на станцию, было море. Темное, отсвечивающее тусклым опалом, мерно дышащее. Неспешно вздымающее покатые волны. Лигурийское побережье раскинулось передо мной во всем своем осеннем великолепии. Я двигался по дороге, тянущейся вдоль него к высотным домам, вплавленным в отвесные скалы. Здания поднимались над каменными уступами, почти сливаясь с ними цветом стен, а окна, ловящие отблески солнца, казались вкраплениями золотоносных жил, выступающих на поверхность песчаника.

Красивое место.

Я подъехал к жилому комплексу, оставил машину на крытой парковке — выстроенной в виде еще одной скалы, увитой диким виноградом. Захватил с заднего сиденья бутылку красного агрейского, коробку конфет и поднялся на двадцать третий этаж.

Широкий, плавно изгибающийся коридор был освещен ярким солнечным светом. Возле двери каждой квартиры стояли оливы в кадках, по деревянным решеткам на стенах карабкались плети вьюна. Но нигде не виднелось даже намека на сныть. Значит, настоящий дом сновидящей расположен не здесь. А это — временное пристанище.

Я подошел к входу в центральные апартаменты и нажал на медную кнопку звонка. В глубине квартиры прозвучал приглушенный перелив флейты-сиринги. А спустя несколько долгих минут — я уже подумывал, не позвонить ли еще раз, — дверь наконец открыли.

На пороге стояла немолодая, крепкая женщина с тенью усталости на суровом лице. Было видно, что еще совсем недавно она была красива, но теперь эта красота смялась, выцвела. Темные волосы с легкими проблесками седины разделены прямым пробором и собраны на затылке тяжелым узлом, бледно-зеленые глаза, окруженные лучиками морщин, бесцветные губы. Домашнее платье серо-гранитного цвета, облегающее тяжеловатое тело, придавало ей еще больше внушительности, создавая отдаленное сходство со скалой, способной выдержать множество ударов волн.

— Добрый день, — улыбнулся я одной из самых своих теплых улыбок. — Меня зовут Мэтт. Я друг Эйнем.

— Проходите, — обронила она коротко и посторонилась.

Я вошел в прихожую, стены которой до половины были облицованы мрамором с серыми прожилками. Несколько светильников в виде чаш освещали просторное помещение. Четыре коридора вели в разные части дома. Из одного, самого левого, тянуло аппетитным запахом только что испеченного хлеба. Женщина, встретившая меня, закрыла дверь, и я увидел тяжелый кованый засов, внушительно лязгнувший о петли. Он больше подходил для музея, чем для современного жилья, даже у меня в доме не было такого.

— Мэтт! — прозвучал одновременно с быстрыми легкими шагами знакомый голос.