Алексей Пехов - Мастер снов

— Проводила?

— Да.

— Хорошо. — Я поднялся, подошел к ней, крепко до боли взял за руку, заломил за спину, не обращая внимания на сопротивление и гневные вопли, толкнул девчонку к стене и принялся обшаривать ее карманы.

— Ты что, рехнулся?! Что ты делаешь?!

— Где она?

— Кто?!

— Пуговица, которую ты взяла у этой женщины.

— Пусти!

— Давай сюда!

— Мэтт! Прекрати!

Карманы куртки были пусты, на юбке их вообще не было, маленький металлический кругляшок обнаружился засунутым за плотную ткань рукава ее обтягивающей кофты.

Я вытащил его, отпустил девчонку и сунул ей под нос найденную улику.

— Это что такое?

— Не твое дело! — Расстроенная, разозленная моей грубостью, она свирепо натянула на плечо сбившуюся на сторону куртку.

Хотела уйти, но я снова толкнул ее к стене.

— Хочешь стать убийцей?! Хочешь, чтобы тебя засадили в камеру без окон и не давали спать?! Хочешь всю жизнь просидеть на цепи, а потом сдохнуть, скуля от ужаса?!

— Да пошел ты! — закричала она. — Что ты можешь вообще об этом знать! Слабак! Размазня!

Я не ударил ее, хотя очень хотел, и Хэл прочитала это бешеное желание в моих глазах. Невольно вжалась в стену.

— Не смей повышать на меня голос, — произнес я, с опозданием услышал в своей фразе интонации Феликса и отступил на шаг.

Она шмыгнула носом, развернулась и убежала в комнату. Громко хлопнула дверь…

Хэл вышла на кухню, когда совсем стемнело. Я, не зажигая света, сидел за столом перед остывшей чашкой чая.

— Может, поговорим спокойно? — сказала она глухо, останавливаясь в дверях темным силуэтом.

— Иди сюда. — Я выдвинул табурет. — Сядь.

— Что, все еще хочешь съездить мне по физиономии? — хмуро осведомилась Хэл, но подошла. Присела.

— Извини за то, что так по-хамски вел себя с тобой.

Ученица высокомерно промолчала.

— Я не должен был срываться. Но я хочу остановить тебя. То, что ты собиралась сделать — путь создателя кошмара.

— Да что ты понимаешь в этом?! — В ее голосе зазвенел росток обиды, готовый взойти мощным фейерверком оскорбленного самолюбия и расцвести пышным цветом недоверия. Но я загасил его честным ответом:

— Мой учитель был дэймосом. И сам я — дэймос.

— Ты? — Она посмотрела на меня с величайшим недоверием. — Ты же целитель. Ты — добрый. Ты спасаешь других. И мир сновидения у тебя красивый.

— Раньше он был другим. Мрачным, холодным, зловещим, пугающим. Я переделал его. Почти весь. Но кое-что осталось. Несколько кусков.

Она помолчала, ошеломленная.

— А Герард знает?

— Да. Он помогал мне меняться.

Хэл запустила обе руки в волосы, подтянула колени к груди, поставив ступни на край табурета, спросила, все еще не до конца осознав:

— И кто… какой ты на самом деле? Что ты умеешь? Умел?

— Насылать кошмары, цеплять к сознанию так называемые крючья тьмы — ключи, которые открывают подсознательные ужасы, пробуждать фобии, искушать…

Она невесело усмехнулась:

— Богатый послужной список. Как ты стал… дэймосом? — Хэл чуть запнулась на последнем слове. — Как встретился с учителем?

— Это долгая история.

— Я никуда не спешу.

— Ты действительно хочешь знать?

— Да. Раз уж мы начали.

— Пятьдесят лет назад мир был немного другим. Менее стабильным, мирным, надежным. Нельзя было так спокойно выйти из дома ночью, поехать с любым человеком куда хочешь, иметь при себе большие суммы денег, приходить в незнакомую компанию. И все это происходило из-за таких, как я. Дэймосов. Нет, — с усмешкой опередил я вопрос Хэл, — мы не охотились на прохожих в подворотнях и не подкладывали взрывчатку в поезда. Я тебе уже говорил, чем нас больше — тем больше хаоса мы приносим в мир снов и тем сильнее он нарушает гармонию реальности.

Она кивнула, внимательно слушая.

— Я родился в таком мире и жил четырнадцать лет. Однажды вечером, как всегда, мы с друзьями собрались на своем обычном месте. Нас было четверо…

Я прикрыл глаза, и привычная картинка маленькой темной кухни, девчонки с растрепанными каштановыми волосами, примостившейся на табуретке, как взъерошенный воробей, растаяла, смытая воспоминаниями. Которые сейчас стали гораздо более реальными, чем реальность…

Сегодня нас было всего четверо. Вечерами мы обычно собирались на задворках недостроенного и заброшенного дома, втиснутого между двух жилых высоток. Здесь все еще были свалены бетонные блоки, ящики и груды арматуры. Разбирать этот строительный хлам пока никто не собирался, что было нам на руку.

Тим, самый младший из нашей компании, расхаживал по верхнему ребру плиты, приставленной к пирамиде из цементных колец. Балансировал на самом краю, делая вид, что сейчас упадет, стоял то на одной ноге, то на другой, перепрыгивая по импровизированным ступеням. Его силуэт на фоне черного вечернего неба, затянутого дождевыми тучами, смотрелся странновато. Из-за густых кудрявых волос, торчащих во все стороны, голова казалась непомерно большой по сравнению с худым телом. Тощая фигура двигалась не останавливаясь, словно кто-то невидимый дергал ее за веревочки.

Мы с ним жили в одной комнате социального общежития. Вместе с еще шестью такими же подростками, оставшимися без родителей. Только Тим до сих пор верил, что его родственники просто потеряли его, а теперь ищут и найдут рано или поздно. Поэтому постоянно носил жетон с опознавательным чипом на цепочке, не расставаясь с ним. Чтобы предъявить семье и у них не возникло сомнений в том, что он их сын.

Власис сидел на трех ящиках, поставленных один на другой, болтал ногами в растоптанных кроссовках и точил старый, сломанный нож о край плиты. Его светлые волосы выбивались из-под черной вязаной лыжной шапки, которую он не снимал ни днем, ни ночью. Мылся и спал, похоже, тоже в ней. Загорелое лицо с тонкими чертами казалось замкнутым и равнодушным. Но я знал, что это не так.

Зенон, самый старший из нас, стоял, прислонившись плечом к цементным кольцам, по которым гулял Тим, и смотрел в пустоту перед собой. Его профиль с крупноватым носом и тонкими губами выглядел рассеянным и задумчивым. Сколько я его знал, он всегда нуждался в опоре — подпирал стену или дерево, а если рядом не было ничего прямостоящего, садился, причем не важно куда. Его движения были неуверенны, словно он двигался, с трудом преодолевая земное притяжение, и, лишь оказываясь на высоте, становился стремительным, легким и быстрым.

Где-то я читал о птицах, которые не умели ходить по земле и могли только летать. Зенон иногда представлялся мне такой изломанной птицей, которую заставили спуститься с неба.

Я устроился на каменном блоке, под навесом, который образовывал выступ еще одной плиты, положенной сверху. Сюда не задувал ветер, не попадал свет от фонарей, а также взгляды остальных. Здесь я мог наблюдать за всеми и показываться им только по своему желанию.