Виталий Вавикин - Обратная сторона. Том 2

– Ты поливай, а я буду мыть, – Даяна улыбнулась, разглядев растерянность на лице Данинджера. Видела ли она прежде, как он стесняется? Видела ли, как краснеет? Нет, Данинджер из Вашингтона был всегда уверен в себе. Но Данинджер из этого дома… Господи, он словно снова стал мальчишкой. И это… Это было необычно. Даяна почувствовала, как их руки случайно соприкоснулись.

– Знаешь, – спешно сказала она, – думаю, я справлюсь здесь и сама, а ты иди приберись наверху, там пыльно и много пауков, а я… Черт, думаю, я очень сильно боюсь пауков! – она снова улыбнулась, всем своим видом давая понять, что хочет побыть одна.

Данинджер понял, потому что хотел того же. Подниматься наверх не хотелось, но что-то тянуло его туда.

Когда Даяна закончила с приготовлением ужина, она поднялась в комнату Данинджера, почти уверенная, что найдет его там. Он лежал на своей кровати. Глаза его были закрыты.

– Уэл? – Даяна осторожно коснулась его плеча. – Уэл, ты спишь? – она отметила, что постельное белье хоть и пахнет нафталином, но пыли на нем уже нет. Не было пыли и на столе. Котел медленно прогревал дом, и в глубине строения что-то постоянно пощелкивало, шуршало.

– Это крысы, – сказал Данинджер, заставив Даяну вздрогнуть. – Они бегают между стен, и от этого кажется, что дом живет своей жизнью. – Даяна поежилась. На окна давила тяжелая, морозная тьма. За стеной снова послышался слабый шорох. – Отец выращивал картофель, и мы хранили его в подвале возле дома, так что крыс здесь раньше было очень много. Летом они обычно не забирались в дом, но зимой предпочитали греться между стен. У отца была аллергия на кошек, иначе бы здесь был целый питомник, а так приходилось ограничиваться крысиной отравой и мышеловками. – Даяна увидела, как губы Данинджера дрогнули в легкой улыбке. – Помнишь, когда я поступал в ФБР, у меня по стрельбе был один из самых лучших показателей? Я сказал, что это просто, наверное, талант, но на самом деле я научился стрелять здесь. Один из старшеклассников купил старый «Додж», а у отца в амбаре валялась куча запчастей, о которых он не помнил, так что я выменял у старшеклассника мелкокалиберный револьвер на эти запчасти и от нечего делать охотился на крыс, когда отца не было дома. Этот же старшеклассник покупал мне патроны. Кажется, его звали Мэт. Да. Мэтью Райерсон, – Данинджер снова улыбнулся. – Он бы тебе понравился. Чем-то похож на Хэлстона, только необразованный. Мог разобрать и собрать двигатель доджа, но с трудом вспоминал таблицу умножения. Не знаю, что с ним случилось. Наверное, живет где-то здесь. Мы с ним никогда не дружили. Я был младше, да и… В общем, чисто деловые отношения. – Он поднялся с кровати. – Я так понимаю, ужин готов?

– Или обед, – Даяна пожала плечами. – Не знаю. В последние дни жизнь вообще встала вверх дном.

Они спустились на кухню. Дом прогрелся, но было все равно прохладно. Данинджер растопил старый камин. Движения его были ловкими и уверенными. Даяна видела, как он спустился в подвал, взял топор и охапку сухих дров, затопил камин и, пока тот разгорался, разрубил во дворе несколько заиндевелых чурок. Он вернулся в дом, принеся с собой холод и какое-то ощущение нереальности происходящего. Адвокат, который ездит на последней модели «Мерседеса», одевается в сшитые на заказ костюмы, орудует во дворе топором, как сельский житель. Да присяжные подняли бы его на смех, узнай они эту обратную сторону. Это как если бы корова бросила вызов оперному певцу. И неважно, как громко она бы мычала. Корова осталась бы коровой.

– Ты не перестаешь меня удивлять, – призналась Даяна, когда они сели за обеденный стол.

От камина пахло дымом, но вместе с дымом появлялось тепло.

– Когда зимы были особенно холодными, отец часами сидел у камина и читал старые журналы и газеты, – сказал Данинджер, принимаясь за ужин. – Зимой здесь вообще было нечего делать. Только чисти дороги от снега да занимайся внутренним ремонтом дома. Вот летом все менялось. Иногда мне до сих пор снятся эти чертовы картофельные поля. К десяти годам я так ненавидел это, что мечтал только о том, что когда вырасту, то исключу из своего рациона все, что связано с картофелем.

– Но не исключил, – Даяна сдержанно улыбнулась. Приготовленная еда показалась ей пресной и безвкусной. И еще этот запах дыма…

– С годами воспоминания притупляются, – Данинджер пожал плечами. – Остаются лишь запахи, звуки, какие-то отдельные картинки. – Он ненадолго замолчал, но Даяне показалось, что больше он не произнесет ни слова. Ни сегодня, ни завтра – вплоть до того дня, пока они не уедут отсюда. – Знаешь, у меня был всего один костюм, – неожиданно сказал Данинджер. – Отец купил его, когда мне исполнилось шестнадцать, надеясь, что я больше не вырасту, но к семнадцати костюм был мне так мал, что его пришлось продавать.

– Я не знала, что ты жил так бедно, – призналась Даяна. – Особенно если учесть, где ты учился, и то, как себя всегда вел, – она растерянно хмыкнула. – Я думала, ты просто нерадивый сын, который пользуется деньгами родителей, обвиняя их во всех смертных грехах и не желая иметь с семьей ничего общего.

– Так и должны все были думать, – Данинджер безрадостно улыбнулся. Порыв ветра ударил в окна, заставив задрожать стекла.

Закончив с ужином, Данинджер отвел Даяну наверх, в приготовленную ей комнату.

– Здесь редко бывали гости, – сказал он, включая свет. – Так что можешь считать, что ты первая, кто будет спать в этой комнате за последние лет двадцать. – Он стоял на пороге, не решаясь войти. – Знаешь, когда я был маленьким, то всегда представлял, что здесь живет мой брат.

– У тебя был брат? – удивилась Даяна. Данинджер покачал головой. Перед ее глазами снова встала мертвая кухня. – А мать? – Даяна пожалела почти сразу, что задала этот вопрос, но удержаться не могла. Просто женское любопытство. Да и разве она не имеет права узнать о том, кем были бабушка и дедушка ее ребенка, которого она родила этому человеку, скрывшему так умело ото всех свое детство. – Она… Она умерла? – осторожно предположила Даяна, боясь, что причинит этим вопросом боль своему бывшему мужу.

– Мне было шесть. – Он наконец-то прошел в комнату.

Даяна не видела его лица и гадала, доставляют ему эти воспоминания страдания или нет. Потому что если да, то можно спешно сменить тему. Вспомнить, например, Деби и жизнь в Вашингтоне. Что-то подсказывало ей, что это сработает. Новая жизнь владеет этим человеком, а прошлое – не более чем бледный, пропавший с годами шрам.

– Я почти не помню ее, но думаю, она была похожа на отца. А отец… Знаешь, он никогда не был интересным человеком. Трудяга, рабочая лошадка. Думаю, его единственным увлечением были старые журналы и газеты, которые он читал долгими зимними ночами возле камина. Иногда, когда мы сидели за столом, он рассказывал о политиках или звездах шоу-бизнеса. Иногда о циклонах и гидроэлектростанциях. Ничего конкретного. Просто абстрактные факты из жизни чужих людей. Вот, пожалуй, и все, что я о нем помню. Не знаю, наверное, все это пришло со временем, но порой мне кажется, что он за всю жизнь, несмотря на то, что был далеко не глуп, как, например, Мэтью Райерсон, так и не дал мне ни одного совета, как распорядиться своей судьбой. Может быть, он в тайне надеялся, что я останусь здесь и продолжу его дело – засаживать каждую весну поля картофелем, а может быть, наоборот, надеялся, что сделаю то, что не сделал он – уеду отсюда и покончу с этим семейным картофельным проклятием. А может, ему было просто плевать. Не знаю. Но когда я принял решение уехать из дома и продолжить учиться, он не стал возражать. Даже сказал, что оплатит большую часть обучения. Не знаю, откуда он брал деньги. Наверное, разработал еще одно поле или два. А может, устроился на зиму работать в город… Я старался не думать об этом, чтобы не чувствовать себя виноватым, понимая, что строя свою жизнь, я заставляю своего отца распрощаться со своей. Признаться честно, я убедил себя, что когда закончу обучение и пройду практику, получив хорошую работу в Вашингтоне, то верну долги сполна. Вернусь в Мэн и увезу своего старика куда-нибудь подальше, прочь от этих чертовых зим. Может быть, во Флориду или Калифорнию. Да куда он захочет! Видит бог, я могу сейчас себе это позволить. Купить ему квартиру или небольшой домик, чтобы на заднем дворе был сад и ему было чем заниматься, потому что без работы он вряд ли бы смог жить, – голос Данинджера дрогнул. – Я так хотел показать ему, что все его старания были ненапрасны. Пусть даже он и не хотел ничего другого, кроме своего картофельного поля, но ведь он же работал ради меня. И нужно было вернуть этот долг. Я обязан был вернуть этот долг. Не ради него. Ради себя. Но он умер. Умер на поле, когда я заканчивал практику. Он не дождался всего лишь года. И я… Я до сих пор чувствую за собой этот чертов долг. Может быть, ему этого было и не надо, но это надо было мне. А так… Порой мне кажется, что это я убил его, а не это проклятое картофельное поле. Я… – Данинджер достал пачку «Данхила», покрутил в руках сигарету, стараясь ни о чем не думать. – Знаешь, – его взгляд устремился к Даяне, – я так ни разу и не закурил в этом доме. Сначала боялся отца, потом стеснялся. – Он убрал пачку в карман. – Но сейчас мне некого стыдиться. – Зажигалка появилась в его руках, словно из ниоткуда. Неестественно дорогая на фоне почти аскетической обстановки дома. – Некого, – Данинджер сунул сигарету в рот, но прикурил лишь выйдя из комнаты. – Спокойной ночи, – сказал он, выпуская через нос две струйки синего дыма.