Владимир Васильев - Гений подземки (сборник)

– Тебе ли не верить… – усмехнулся Костя.

И взлетел. Просто и естественно взмыл под свод станции, а потом нырнул внутрь колонны. Несколько секунд – и он медленно всплыл из-под платформы, снова уравнявшись с Глебычем.

– Собственно, ты ведь тоже все это умеешь.

– Да, – пробормотал Глебыч. – Глупо… Но ты ведь сам сказал, что я всего лишь человек. Мне трудно поверить в подобное.

– А ты не верь, – пожал плечами Костя. – Просто прими. Законы стихий непостижимы, однако это не мешает им быть незыблемыми.

– Ладно, – Глебыч вздохнул и нахмурился. – Лучше расскажи: что за чудеса с возникающими и пропадающими станциями?

– Погоди, – остановил его Костя. – Сначала объясни, как к тебе попала визитка. Обычно Гений может стать хозяином линии, только победив прежнего хозяина. Я не верю, что Маркуса победил простой человек.

– Не помню, – Глебыч виновато развел руками. – Точнее, не знаю. Я однажды… заснул в метро. А когда пришел домой – в кармане нашлась эта визитка.

Костя несколько долгих секунд пристально глядел Глебычу в глаза. Потом недоверчиво покачал головой:

– Не понимаю. По-моему, это невозможно. Но куда подевался Маркус? Может быть, он сам отдал тебе визитку?

– Не помню, – беспомощно развел руками Глебыч. – Может быть.

– Н-да, – Костя громко щелкнул пальцами. – Ладно, тогда слушай. Суть вот в чем: метро, как и всякая стихия, непостоянно. Его облик напрямую зависит от нас, Гениев подземки. В особенности – от хозяев линий, линий, реально существующих или ирреально существующих. Полной карты, я так понимаю, у тебя нет?

Глебыч отрицательно замотал головой.

– Вот, гляди, – Костя показал Глебычу глянцевый лист плотной бумаги, а возможно – пластика. На листе была изображена сложнейшая схема, состоящая из пересекающихся разноцветных линий и точек-станций с названиями. Центром этой схемы служила хорошо знакомая Глебычу схема московского метрополитена; незнакомые компоненты были обозначены контурами, как строящиеся.

– Это полная схема нашей стихии. Частично она существует реально – это то, что могут видеть люди и чем они могут пользоваться как транспортным средством. Остальное – ирреальная часть. Во власти хозяев линий перемещать отдельные станции или линии целиком из реальности в ирреальность и наоборот. Но сделать и то и другое довольно сложно. Причем перенос из ирреальности в реальность в десятки раз сложнее, чем в обратном направлении. К сожалению, в Москве большинство хозяев линий большие… как бы это сказать помягче… Нехорошие они духи, короче. Лишь некоторые, такие как я или Гений Серпуховской линии, пытаются увеличить реальную составляющую стихии. Большинству просто наплевать – живут как хотят. Самые замшелые, вроде Гениев Солнцевской или Митино-Бутовской, перетащили свои линии в ирреальность целиком.

– Знаешь, – перебил Костю Глебыч. – А я как-то встретил двоих Гениев на Автозаводской. Один костлявый такой, как вобла, а второй жирный, на херувима похож.

– А, – Костя брезгливо поморщился. – Как же, как же. Балласт. Сухой – это Герман с Сокольнической линии. Что с Воробьевыми горами было, сам знаешь. А херувим – вообще мурло мурлом… Хозяин Среднего Кольца. Тебе оно известно под именем Каховская линия… Тьфу. Линия! Три станции, два перегона! Сказать стыдно. Кстати, перегон «Улица Подбельского – Черкизовская» Герман у нашего херувима лет десять назад в карты выиграл…

– Нежели… все так безнадежно? – тихо спросил Глебыч. – Получается, в Москве метро скоро исчезнет совсем?

– Не думаю, – покачал головой Костя. – Я, например, сделаю все, чтобы этого не позволить. И я не одинок, можешь не сомневаться. Именно поэтому я страшно обрадовался, когда ты вытащил из ирреала «Маросейку». Поверь, вытащить из ирреала станцию внутри Малой Кольцевой – это… это… Это силища неимоверная. Последней, если я не ошибаюсь, вернули «Горьковскую», которая нынче «Тверская». В общем, когда вернулась «Маросейка», я решил, что у нас появился союзник – могучий, сильнее нас.

– Почему сильнее?

– Да потому, что я не могу вернуть станцию «Якиманка» уже лет двадцать… Это на пересечении Калужской и Серпуховской линий, с пересадкой на «Полянку». Вернон с Калининской не может восстановить «Остоженку», сопряженную с «Кропоткинской». Боря с Люблинской достаточно быстро вернул кусок от «Чкаловской» на юг, а внутрь Малой Кольцевой – как отрезало. Не получается, слаб.

– Значит, – угрюмо заключил Глебыч, – теперь от меня напрямую зависит существование Арбатско-Покровской? От моих поступков? От того, веду я себя как скотина или как человек?

Костик невесело улыбнулся:

– Если бы все было так просто… Сунул бомжу сто баксов – конечная станция. Вынул мальчонку из-под поезда – станция «Маросейка»… Увы. Не от поступков все зависит. А от того же, от чего зависят сами поступки. От помыслов. От устремлений. Проход из ирреала нельзя купить подачкой, его можно только выстрадать. По-честному. Искренне.

Глебыч некоторое время молчал.

– Прости меня, Костя… За «Маросейку». Я ее верну. Обязательно верну, вот увидишь.

– Верю, – серьезно отозвался Гений Калужской. – Во, поезд подходит! Поехали, я тебя с нашими познакомлю! Бран с Серпуховской, Вернон, Борька! Отличные ребята!

– Поехали! – загорелся Глебыч и направился к поезду. Прямо сквозь облицованную плиткой колонну.

– Скажи, Костя, – обратился он к духу подземки через несколько секунд, – а если мы, скажем, напьемся по поводу возвращения «Остоженки», «Якиманки» или той же «Маросейки», это будет плохо? Мы не навредим нашей стихии в реальности?

– Если ничего дурного не натворим – не навредим.

– Тогда давай так и сделаем, а? В смысле, напьемся, кто бы первым свою станцию ни вернул?

– А давай! – залихватски махнул рукой Костя.

Бран, Вернон и Борис и вправду оказались мировыми ребятами, невзирая, что духи. Глебыч влился в их компанию легко и естественно, как встает на свое место недостающая деталька паззла.

И они напились – правда раньше, чем собирались: весной 2003-го, когда на Арбатско-Покровской линии открылась станция «Парк Победы». За три года до возвращения «Якиманки», за пять – до «Остоженки» и «Российской» и за девять – до второго на памяти Глебыча пришествия из ирреала станции «Маросейка».

Поплавок вместо того, чтобы уйти под воду, неожиданно приподнялся и завалился набок, словно у мостика непостижимым образом возникла мель. Семен даже не подсек толком – просто потянул удилище, а вместе с ним и леску, и сразу почувствовал, что крючок определенно не пуст.

– Хы! – сказал он, перехватывая удилище поудобнее.