Сергей Шемякин - Оставьте тело вне войны

— Лёня, скажи Жорке, пусть проверит крепление носилок и зайдёт сюда, хватит там уже уши греть.

Штурман высунулся из кабины и передал борттехнику, сидевшему у двери на откидной сидушке приказ командира. Жора встал, проверил все крепления носилок, заглянул в туалет в хвосте салона, посмотрел в иллюминаторы на оба двигателя и пошёл в кабину пилотов.

— Всё нормально, командир, — доложил он пилоту.

— Ну и кого мы везём?

— Лично я буду гордиться таким рейсом и внукам рассказывать! — встав в позу, сказал Жора.

— Не томи Рогозин, выкладывай, что узнал.

— Везем мы ни много ни мало двух Героев Советского Союза.

— Это капитаны что ли? — спросил штурман. — У одного два ордена видел, а второй вообще без наград.

— Едут в Москву на вручение медалей "Золотая звезда", а звание Героев Советского Союза им постановлением Правительства уже присвоены. Тот, который с женой — капитан Михайлов, второй — капитан Изюмов. Михайлов командир тылового ремонтного батальона. Изюмов — командир танковой роты. Оба из тридцать второй танковой дивизии.

— Это как же командир тылового ремонтного батальона успел два ордена заработать и "Золотую звезду"?

— Михайлова зовут Борис, Изюмова — Гена. Так вот танкист Гена тоже поинтересовался. Так Михайлов ему говорит: Первый орден по линии НКВД дали, за уничтожение нескольких групп вражеских диверсантов, за сбитые пикировщики и захват летчика. Они, оказывается, сделали засаду, и когда их двадцать второго июня бомбить начали, ударили из ручных пулемётов, сбили два Ю-87, а один повредили. Второй орден, говорит, за бои в Львове. Батальон уничтожил ночью двести семьдесят немецких диверсантов и бандеровцев. Его Изюмов и спрашивает, а чем же вы их там били, у тебя же народу сто человек? Дали мне говорит взвод пехоты и взвод танков. А били, чем могли — из пулемётов, миномётов, из танков, снайпера работали, подходы заминировали. Территория то огромная, склады всякие, но отбились. Ну, говорит Изюмов, за что тебе Героя Боря дали, даже не спрашиваю. Сам в газете читал, как ты взводом танков двадцать восемь немцев сжег и четыре танка четырьмя пехотинцами захватил.

— Так это что, тот капитан М. про которого в газетах писали?

— Ну вот, и до штурмана, наконец, дошло, — подколол борттехник. — Про это и говорю.

— А про второго что узнал? — спросил командир экипажа, чуть сдвигая шлем, чтоб лучше было слышно.

— Тоже Герой. С ротой танков прорвался к немцам в тыл, две недели катался по их тылам. Уничтожил шестнадцать немецких колонн. Одну огромную, свыше семисот машин.

— Сколько — сколько? — переспросил командир.

— Свыше семисот, — повторил Рогозин.

— А теперь скажи мне Жора, они что, тебе всё так и рассказывали?

— Да нет, я на месте своём сидел. Они между собой говорили. Думают, если мотор гудит, то и не слышно ничего. А у меня слух музыкальный и шума наших двигателей, если они нормально работают, я не замечаю.

— Да, действительно памятный рейс, — выразил своё мнение командир. — Но об этом лучше помалкивайте. Особист то чужой не зря здесь крутился.

— Особист этот из батальона Михайлова, — блеснул знаниями борттехник.

— А с каких это пор особисты появились в батальонах? — спросил штурман. — Они же вроде при полках.

— Изюмов тоже об этом спросил. Михайлов сказал, что из Москвы прислали, — поделился услышанным Жора.

— Всё! — остановил командир Рогозина. — Никто ничего не слышал. И никто никому ничего не говорил. Тебя, Жора, предупреждаю особо. Везли двух капитанов в Москву и раненых. Ни фамилий, ни имён. Об остальном будешь после войны рассказывать. Иди и следи за салоном, и уши больше не грёй.

— Есть, товарищ майор, — слегка обидевшись, сказал борттехник.

— Через часок предложи всем чаю. Анастасия наверняка опять голодная.

Глеб в течение часа просматривал небо в поисках истребителей противника. Через час, посчитав, что самолёт уже километров на двести пятьдесят забрался на восток и немцев больше не будет, опять проник в салон.

Изюмов подкатывался к Настеньке, Борис с Натальей обсуждали то, что увидели в иллюминаторы. Борттехник, почему то грустный, сидел на своём стульчике и скучал. Всё было нормально.

Глеб подошел к раненым. Начал по порядку с правого борта. Первые носилки устанавливались прямо на полу, потом два яруса вверх. Вдоль каждого борта самолёта лежало по девять человек. Прикоснулся к бойцу руками. Боец, лежавший без сознания, сразу открыл глаза. Через секунду муть из глаз ушла, и он начал осматриваться. Глеб перешёл к следующему. После повышение ранга, исцеление у Хранителя занимало несколько секунд. Лишь на одного сержант потратил секунд двадцать, видно состояние было безнадёжным. За десять минут он обошёл всех.

Пассажиры не видели, что творится за их спиной. Рогозин тоже не видел, пока Глеб работал по правому борту, закрытый от него пассажирами. Но вот когда сержант перешёл на левую сторону, то глаза Жоры полезли на лоб. Он увидел светящиеся руки, которые на несколько мгновений касались раненых. Сначала он испугался, а потом вспомнил ходившие в шестой армии рассказы о Хранителе, который излечивает бойцов руками. Чуть не вырвавшийся крик он задавил, и теперь напряжённо наблюдал за обстановкой, решая вопрос, доложить командиру немедленно или немного погодя.

Раненые сразу захотели пить и есть. Бачок с кипячёной водой был, а вот еды не было. Настенька забегала с кружкой, поя всех подряд. Двое попросились в туалет.

— Какой вам туалет, вам вставать месяц нельзя!

— Отстёгивай дочка, не надо утку, сам дойду, — говорил пожилой красноармеец. Раненые заволновались, нащупав страховочные ремни, притягивающие их к носилкам.

— Глеб, это ты их вылечил? — догадался спросить Михайлов.

— Да, не могу же я мимо раненых бойцов пройти!

Тогда комбат встал, повернулся к раненым и громко сказал:

— Товарищи раненые, вы находитесь в санитарном самолёте. Вас везут в Москву в госпиталь. Не волнуйтесь. У вас лежачие места на носилках. Чтобы вы не вывалились при манёврах самолёта, пристёгнуты ремнями. Медсестра обойдёт каждого и сделает всё необходимое. Приятного полёта, выздоравливайте.

— Молодец, Боря. А я что-то сразу и не сообразил, что народ испугается.

— Лежите родненькие, успокаивала их Настенька. Через три часа прилетим.

— Им надо что-то поесть, — сказал Борису Глеб. — Организм требует пищи для восстановления утраченных функций. Надо было мне им перед самой посадкой помощь оказать, но двое уже плохи были. Спроси у экипажа, может у них чего в загашнике есть.

Комбат повернулся кабине, но борттехника на стульчике не было.

— Командир, держи штурвал крепче, — заявил влетевший в кабину Жора. — Нас посетил Хранитель! На корабле бунт!