Дмитрий Глебов - Черный троллейбус

— Да пошел ты, Хрен Тюлений! — закричала Цой.

— Не кипятись, не кипятись, — Тюленев обнял Цой за талию, успокоил ее поцелуями, от которых некрасивая кореянка сначала отпихивалась.

Ленгварду Захаровичу стало противно. Гопники же смотрели на своего правителя с подобострастием.

— И я обещаю тебе, — с придыханием зашептал Тюленев, взяв скуластую голову Тамары Цой в ладони. — Я торжественно обещаю тебе, что, как и договаривались, мы будем править вместе. Как ты, глупышка, могла подумать, что я тебя опрокину? Ну, скажи, как?

— Дурой была, — утирала сопли счастливая Цой.

— Вот именно, дурочка моя, — сказал Хрен Тюленев и снова принялся лизаться со своей царицей.

Ленгварду Захаровичу стало понятно, что теперь эти двое снова близки, и стали еще ближе, чем до этой случайной ссоры. Они прояснили возникшее между ними недопонимание, и это укрепило их семейную крепость.

— Я не хочу уничтожать этого старого пердуна, — сказал Хрен Тюленев, вновь переведя взгляд на Ленгварда Захаровича. — Что-то в нем есть. Пусть будет нашим домашним питомцем. Уродливым, строптивым, но таким при всем при этом экзотическим... Постройте барак для него! А я построю для него особую клетку. Клетку из человеческой плоти!

Вот так Ленгвард Захарович и оказался в своей темнице. В прочном кирпичном бараке, по соседству с его собственной клеткой, стояли еще две клетки из человеческой плоти. Пустые. С самого заселения туда он подумал, что это, скорее всего, неспроста, и именно здесь будет специальное место для пленников. Прямо как зверинец для лабораторных животных.

Сегодня ему привели, а вернее, приволокли соседа. Приказали соседней клетке из плоти открыться и закинули в нее пленника, от которого сильно несло яблочным уксусом.

Перед выходом гопники швырнули старику две бутылки: одну — двухлитровую с водой, другую — литровую с жидкой манной кашей. В клетке с пленником оставили тот же комплект провианта.

— Лампу хоть зажгите, изверги! — проворчал Ленгвард Захарович.

Гопники усмехнулись, плюнули ему в лицо, но все же зажгли слабую лампочку. Потом они ушли. Сразу же после этого Ленгвард Захарович придвинулся к своему сокамернику, чтобы получше его рассмотреть. Лоб у того был разбит, но грудь исправно поднималась и опускалась, значит, живой.

Спустя часов пять парень очнулся и застонал.

— Ленгвард Захарович! — сквозь прутья протянул руку кукурузный гегемон.

— Как? — удивился Валя. — Вы и есть Ленгвард Захарович? Сосед Масякина по лаборатории? Он мне столько о вас рассказывал.

— Именно так, — сказал Ленгвард Захарович. — А сам-то ты кто?

— Я его друг, меня зовут Вальтер. Но можете звать меня Валя.

— Он никогда о тебе не рассказывал. И, кстати, мужественное имя. Я бы на твоем месте не уменьшал бы его.

— Всю жизнь за еврея из-за него принимают.

— Если тебя это утешит, после войны с таким именем тоже многим жилось несладко. Но там уже за немцев принимали, что логичнее. Дремучий народ. Все ищут, к кому бы придраться. А имя твое означает «управлять людьми» или «вести людей», как-то так. У немцев все имена свирепые, если перевести: кто-то у них волк, кто-то орел, кто-то воин, кто-то шлем...

— Хорошо, что родители меня Шлемом не назвали. Могли бы. А у вас ведь тоже имя какое-то иностранное. Скандинавское?

— Какое там скандинавское. Обычное советское имя. Означает — Ленинская Гвардия. Меня так в детдоме назвали.

— Красивое.

— Что есть — то есть.

Валя поведал Ленгварду Захаровичу, как очутился в Муд-рове. Все по порядку, начиная с того момента, как Тамара Цой сделалась соседкой ПТУшника Костета. И до событий, которые произошли перед тем, как его вырубили, ударив головой о писсуар. И, конечно, о том, что с того света к Масякину приходила убиенная Настюха. Видимо, знала о том, что планируется, и хотела предупредить. Но он оказался несообразительный дурак.

Ленгвард Захарович выслушал историю, широко раскрыв выцветшие старческие глаза. И сам открыл Вале все, что ему известно о Мудровской катастрофе.

Пленники не подозревали, что каждое их слово жадно глотают притаившиеся в углу паукообразные близнецы — глаза-шпионы на лапках-ресничках. Когда оба заключенных выговорились, глаза дематериализовались и вновь материализовались в пристанище Тюленева и Цой — царя и царицы советских демонов.

Постоянно проживать в здании церкви было невозможно. Куда, например, ходить по нужде? Жижу испражнениями осквернять, как какой-нибудь Ганг? Поэтому царская чета здесь и не жила. Приходила сюда, как на службу. А вечером они шли спать в один из спальных блоков, расположенных поблизости.

Тамара Цой настаивала на том, что так неудобно, и штаб нужно перенести в более подходящее место. Тюленев по этому вопросу сохранял непреклонность — если он теперь Кондуктор, то и дворец должен быть соответствующий. Чтобы все лицезрели его близость к простым демонам и священной зеленой жиже.

Очередной рабочий день царской четы подходил к концу. Скоро можно было отправляться домой.

Явившись во дворец жижи, глаза застыли в нерешительности перед своим владыкой. Хрен Тюленев беседовал со своей гражданской женой, и шпионы не хотели вмешиваться. Преданно смотрели Кондуктору в лоб, ожидая, когда тот обратит на них внимание.

— Почему, дорогая, ты не хочешь заменить свою кровь на зеленую? — выспрашивал Хрен у своей любимой. — Ведь эксперимент показал, что нормально все... Как видишь, жив и здоров. И убить меня невозможно. А так мы будем с тобой вместе править, и я официально объявлю тебя своей Кондукторшей.

— Понимаешь, моим предкам столько пришлось пережить. — грустно отвечала Цой. — Гонения Сталина, война, голод. Их прошлое многое для меня значит. И эта кровь, что течет в моих жилах. Да, я понимаю, что это предрассудок, но пока что не хочу с ней расставаться. Может, позже. После всемирного переворота. Я очень сентиментальна.

— После этих слов я словно бы полюбил тебя еще сильнее. Каждый день ты открываешься все новыми гранями, и все они одинаково прекрасны.

Топ-топ-топ, — застучали лапками глаза, чтобы напомнить о себе руководителям, пока те еще не занялись сексом. А то ведь займутся прямо здесь, никого не стесняясь, и жди тогда не менее получаса, пока нарезвятся.

— Это вы, глазки мои ненаглядные, — заметил шпионов Кондуктор. — Идите сюда, рассказывайте, что удалось разузнать.

Глаза запрыгнули на кондукторские плечи, — один на правое, другой на левое, — и зашептали по очереди все, что им удалось выяснить. Выслушав шпионов, Тюленев в точности пересказал все любимой своей женщине.