Ята Петри - Второй

Историю можно рассказать в трех словах. Только суть. Без украшений, без лишних эмоция. Одни лишь факты.

Но для героев истории не имеет значения как будет пересказано то, что с ними произошло. Они уже все пережили и прочувствовали. Они уже прожили свою историю. Они уже узнали что ждет их в финале действия.

Подробности, детали и события нужны только слушателям.

Все закончилась поздней осенью. Машку хоронили по-тихому, без особых церемоний. Вариантов на счастливый исход не было изначально. Это стало понятно буквально через неделю после того, как она в ауру себе заполучила двух прилипал.

И что бы не делал Максимов, как бы не пытался помочь — все так и закончилось слишком плохо. В Клинику ее забрали уже через двое суток, когда работа санатория была полностью восстановлена. Но вытащить внедрившихся паразитов было уже невозможно. Как оказалось — даже если б с самого начала ее привезли не к Сереге домой, а в реанимационный блок — то даже в этом случае помощи бы не было. У Машки и аура была сильно истощена, и организм. Не было банального иммунитета для того чтобы бороться.

Аура у Машки стала черной еще после первых часов в подвале. Слишком тонкой, слишком изъеденной. Да и Машки по сути уже не было. Просто тело.

Самым гуманным в той ситуации было отсоединить ее от системы жизнеобеспечения, не мучить дальше. Человек не может жить с такой аурой. Человек не может жить с двумя голодными паразитами, съедающими малейший всплеск энергии в организме.

Если бы не одно обстоятельство. Вполне житейское, тем более для молодой женщины. Машка была беременна. На пятом месяце. И об этом не знал никто до того момента, когда врач в клинике после общего осмотра просто не поставила перед фактом.

— Кто предполагаемый отец ребенка, знаете? — спросила Зинаида Дмитриевна у ожидающих в коридоре результатов осмотра Гальцева и Максимова.

Молчание, обмен удивленными взглядами. Растерянность Гальцева, разочарованность Максимова. Ну, он-то точно отцом быть не мог. С Машкой у него еще с самой зимы, с того момента как у нее дар открылся, так больше ничего и не было.

— Я, наверное, — неуверенный ответ Никиты. И только после этого осознание и понимание ситуации.

У Машки с ее двумя паразитами — ребенок.

Слова доктора о том, что плод развивается нормально, что паразиты ни коем образом не вредят — воспринимались плохо.

А вопрос о том, что делать дальше, поставил в тупик как Никиту, так и Второго.

Длинный больничный коридор, два взрослых человека и патовая ситуация. Они так и сидели в полнейшей тишине, не говоря не слова, думая каждый о своем, барахтаясь в своем собственном неожиданно выстроенном аду.

А что можно было придумать? Как решить задачку? Не в теории, а в жизни.

Машку было уже не спасти. Спасти можно ребенка, но какой ценой? Четыре месяца мук для Машки? Четыре месяца с оголенными нервными окончаниями, запертой в собственном теле, испытывающей нереальные боли.

Что выбирать?

Право выбора было отдано Гальцеву. Право, от которого он отказался.

— Не могу, — кричал в усмерть пьяный Гальцев в трубку Максимову. — Я уезжаю. Сами решайте. Если родится ребенок — он будет мой. Я его никому не отдам. Но принимать решение я не буду. Поставьте перед фактом. Я — трус, Серега. Это я во всем виноват. Как можно было не заметить! Как можно было брать ее на такие задания? И почему она ничего не сказала?

А у Максимова не было ответов.

Он вообще не жил все это время, а просто существовал — без эмоций и без чувств. Просыпался с утра, на автомате ел, делал какие-то дела, куда-то ходил, с кем-то разговаривал — но совершенно не понимая ни смысла действий, ни цели. В голове была только Машка.

Уже сколько он раз, сидя в больничной палате рядом, ловил себя не просто на мысли, а на почти завершенном действии — выдернуть из розетки шнур от электростимуляторов и дождаться когда Машка по тихому уйдет туда, где не больно и не плохо.

Но не мог. Если б кто только видел, что с Максимовым творилось там в палате у Машки. Хотя…если б кто-то видел, то внешне все было слишком тихо. Серега с непроницаемым лицом сидел истуканом застывшим у кровати. Часами.

Машку держали всеми известными способами. Чтоб как можно дольше продлить жизнь, чтоб ребенок родился в срок.

Максимову показали снимок УЗИ. Мальчик. Вечером Серега позвонил Гальцеву, обматерил того самыми последними словами и рассказал, что у того будет сын.

— Ты сделал выбор, да? — Никита будто не верил, что Машку до сих пор держат на стимуляторах.

— Не было выбора. Ребенок- это все что останется от Машки. Это ее маленький шанс на вторую жизнь.

— Это и мой ребенок, но я не хочу знать какой ценой… — попытался оправдаться Никита.

Но Максимов его уже не слушал. Тем более рассуждения о цене.

Сидя с Машкой, он сам только и думал о том, какую цену он заплатил. Семь лет жизни. Бесконечные рейды, досмотры, поиск. Бесконечная война. Несколько ранений, игры с совестью — в «прав, не прав», бескомпромиссность действий. Ради чего?

Почему он до сих пор варится в этом котле, почему не уехал далеко от этого зачумленного города, почему как проклятый выполняет работу, за которую не получает ничего в замен. И даже наоборот — у него все что могли, отобрали. Ведь, если он занят важным и полезным делом для мира и вселенной должно быть как раз наоборот. Главному герою обычно везет, просто потому что воля вселенной на его стороне. Справедливость на его стороне. А тут…О какой справедливости может идти речь если он остался совершенно один, у него отобрали то что было изначально. Если он вместо чувства гордости и моральной удовлетворенности у него внутри только огромное чувство вины за все случившееся, такое большое, что как с ним жить дальше он не понимает.

Но ответов на эти вопросы не было.

Дни слились в один. Ночи слились в одну. Время почти остановилось, оно текло медленно медленно будто медовая патока и Максимов тонул в этом тягучем плотном потоке. Тонул и шел на дно.

И выплыть, выбраться на верх сил у него уже не осталось. Прав был отчим. Надо было беречь себя и оставлять запас внутренней энергии для таких вот случаев. Но кто же знал что все завершится именно так.

Палата реанимации, букет желтых осенних листьев собранный по дороге в Клинику. Прохладная ладонь Машки, пиканье электронных датчиков. Вот что стало с миром. Вот что стало с огромной вселенной, которая неожиданно свернулась до маленького слишком крохотного пространства. Но даже в этом пространстве Максимову было слишком свободно. Слишком пусто, слишком одиноко.

Сколько он раз говорил себе- что этого просто не может быть. Это затянувшийся кошмар, длинный длинный сон. Но даже самого себя он не мог уговорит. Не было в нем веры. Не осталась.