Алексей Чумаков - В поисках призраков

– Тут более влажно, – заметила Лиза.

– Да, эта часть дома живет без солнечных лучей, так построен особняк. Пустая комната на первом этаже и самая большая на втором, куда мы сейчас зайдем, летом просто купаются в лучах солнца, а эта часть всегда в полумраке. Зато тут прохладнее всего!

– Это тоже детская? – уточнил Макс.

– Да, здесь жила старшая дочь.

– Вы так уверенно говорите.

– Видел на фото.

Лиза встрепенулась:

– Сохранились фотографии? Нам было бы очень интересно показать их в программе!

– Есть единственная фотография, я обязательно покажу ее вам.

– Отлично! – Девушка заметно оживилась.

– Да, это супер, – согласился Макс. – А кто еще жил в этом доме?

– До того, как сюда поселился художник, здесь жила пожилая женщина, уже и забыл, как ее звали… Снимала дом лет пять, может, шесть. Она была вдовой, может, потому и уехала подальше от всех. Депрессия, знаете ли, дело сложное… – Он задумался. – Здесь она и дожила свой век.

– А до нее? – поинтересовалась Лиза.

– Так… – старик потер виски. – До нее жила семья с тремя детьми, правда, только летом и недолго – года два. Еще раньше – другая семья, но с ними я не общался.

– Он все время сдавался в аренду?

– Ну, в пятидесятые годы владельцы в нем уже не жили. – Он почесал затылок. – Затем дом долго пустовал. Очень долго. За ним, конечно, присматривали несколько женщин из деревни, поддерживали чистоту и порядок, но…

– На каких-таких началах? – удивился Макс.

– Уборщицам платили наследники, которых я, кстати, никогда не видел.

– Странно не бывать в собственном доме, но тратить деньги на его регулярную уборку…

Старик продолжал, игнорируя комментарий собеседника:

– …Это уже потом, с середины восьмидесятых его стали сдавать. Правда, последний арендатор съехал в две тысячи первом году – и с тех пор ни души. Хозяева, скорее всего, уже забыли о доме, поскольку никакие уборки не оплачивают. Вот только на мне все и держится, – он заботливо похлопал ладонью по стене, – иначе тут был бы тихий ужас.

– А вы? – поинтересовался Макс.

– Что я?

– Как давно вы здесь?

– Я не могу сказать, что я здесь. Я, по большому счету, везде. Но, безусловно, бываю тут частенько.

– И с какого года?

– А вот как съехал художник – с две тысячи первого получается. До этого только слыхал про этот дом да видел издалека, когда в этих краях охотился.

– И что же так прикипели к этому месту?

Старик улыбнулся:

– Хорошо мне тут, тихо, спокойно. Нет навязчивых людей, которые так и норовят проявить любопытство, а потом… В общем, не ладится у меня с ними, одиночка я.

– Простите, – Лиза заговорила тише обычного, – а можно нескромный вопрос?

– Конечно.

– А семья? Ну, супруга, дети? Извините, если не совсем уместно…

– Да ничего, – егерь кивнул. – Супруга далеко отсюда, изредка видимся, не живем ведь уже. Дочку вижу не чаще, как Бог даст, она тоже не в этих краях обитает. А сын здесь, в деревне, с семьей живет – здравствует, хотя особо не жалует. Говорит, его младшенький боится меня, вот я и не захаживаю к ним. Если внук ко мне не привык, зачем пугать ребенка своей ряхой?

– Вы вроде не Бармалей, чего вас бояться? – отшутился Максим.

– Люди разные… Да и на мир мы смотрим по-разному.

– Может, вам побриться? – предложила Лиза, взглянув на густую бороду старика.

– В данном случае не думаю, что это как-то поможет.

Компания погрузилась в тишину, которую прервал легкий свист ветра, ворвавшийся в щели ветхих рам. Федор Степанович со скрипом открыл дверь настежь:

– Ну что, у нас еще одна комната.

Большая дубовая дверь тяжело открылась, и съемочная группа очутилась в просторной спальне, которая занимала все правое крыло второго этажа. Это была самая большая комната в доме – и самая заставленная из всех.

– Хозяйская спальня, – с гордостью произнес старик. – Самая светлая комната в доме.

Лиза, Макс и Роб, оглядываясь, переступили порог.

Обстановка этой комнаты сохранилась лучше всего. Старинная кровать на массивных ножках с огромным резным подголовником цвета темного ореха выглядела внушительно. Она была настолько широка, что на ней смогли бы с комфортом разместиться четыре взрослых человека, не касаясь друг друга телами. Аккуратно заправленная красным покрывалом, она покоилась в осознании своего величия. Высокий матрас словно заманивал гостей в царство Морфея. Венчали всю эту красоту четыре подушки столь же густого красного цвета, которые лежали так ровно, будто их поправляли с помощью линейки. По бокам стояли небольшие прикроватные тумбочки с отполированными до блеска ящичками. Над ними висели небольшие розовые бра с болтающимися веревочками-выключателями.

Слева стоял большой комод, выполненный в том же стиле, что и вся мебель спальни, с резным орнаментом на дверцах в виде переплетенных ветвей. Рядом располагалось трюмо с аккуратно придвинутым к нему стульчиком. Большое зеркало, кое-где почерневшее от времени, было единственным во всем доме и поэтому выглядело еще более эксклюзивно. Как и само трюмо, оно было окаймлено тем же растительным орнаментом. На полу лежал видавший виды огромный красный ковер, а на стенах висели три большие картины, написанные маслом. Они были выполнены техникой, напоминающей работы позднего Пикассо, сошедшего с ума от собственной ранней гениальности. На первой был изображен мужчина, прикрывающий глаза неестественно узкой и длинной ладонью; на другой женщина глядела исподлобья, улыбаясь еле заметными губами. Сюжет третьей картины был таков: человеческая фигура, полностью состоявшая из отрезанных пальцев, стригла себе ногти. Вместо головы у героя картины было глазное яблоко, а вместо ножниц – спагетти. Отрезанные ногти летели вниз и попадали прямо в открытый рот плачущего ребенка.

Завершали интерьер небольшой полукруглый стол, а рядом с ним у окна – старое пианино, о котором говорил егерь.

Лиза внимательно изучила картины и, воздержавшись от комментариев, подошла к музыкальному инструменту. Осторожно подняв крышку, она беззвучно провела ладонью по клавишам и взглянула на подушечки пальцев.

– Пыли нет, удивительно…

– Может, потому что они плотно закрыты? – предположил Макс.

Лиза пожала плечами и нажала ноту фа. Инструмент издал приглушенный, чуть раздвоенный звук, тут же поглощенный царящей в доме тишиной. Лиза добавила ля и до:

– Фа минор, – еле слышно произнесла она.

Костяные клавиши пожелтели от времени и потрескались, хотя большинство из них были на местах.

– На нем часто играли, – уверенно сказала она. – Наверное, это была хозяйка дома. Оно изначально находилось в этой комнате?

– Сколько я помню, оно всегда стояло здесь.