Виталий Вавикин - Дети ночных цветов. Том 2

Тревога, опустошенность, темнота, пришедшая из снов – слишком много для молчаливого гиганта, которому в школе все пророчили звездную карьеру форварда в хоккее или защитника-костолома в футболе, но он предпочел стать просто рабочим. Хотя и об этом он обычно не думал. Так, иногда в баре с друзьями за парой бутылок пива, обсуждая какую-нибудь игру – вот там да, Джон находил слова, чтобы высказать многое, но в остальном – жизнь шла своим чередом. Он вспоминал, думал, размышлял в дороге, чего обычно никогда не делал. Странно, но одиночество – это падальщик, который бродит всегда рядом и ждет, когда человек останется один. Вот тогда оно и приходит, заставляя обдумать многое, вспомнить многих.

Джон пытался убедить себя, что виной всему жара, сотрясение головного мозга, воспалившиеся от пота раны на лице, долгая дорога – да что угодно, только не он сам. Он не может вспоминать все это. Он никогда этого не делал – никогда не копался в своей жизни, так почему нужно заниматься этим теперь?

«Может быть, потому что я собираюсь убить человека?» – приходил откуда-то из глубины далекий, словно первый дождь за многие месяцы, вопрос. Он приносил смятение и головную боль. И он не собирался стихать – этот вопрос. Он лил и лил, орошая высушенную солнцем землю. Джон даже был вынужден сделать лишнюю остановку, выбрав самый дешевый мотель, чтобы напиться в местном баре.

Он проснулся утром с тяжелым похмельем и долго не мог понять, где находится. Казалось, что стоит закрыть глаза – и раздастся голос жены или дочери, зовущий его завтракать. Но голоса не было. Лишь пустота и головная боль. Джон поднялся с кровати, выпил пару таблеток аспирина и еще раз изучил карту Невады, пытаясь вычислить, когда приедет в Милвилл. Еще день назад он не сомневаясь сказал бы, что нет разницы когда, главное – найти Хоскинса, но сейчас все изменилось. Он сам изменился. Эта ночь во снах, пустота – все было таким осязаемым. Грэнни пытался убедить себя, что в его намерении нет ничего плохого, что он спасет этим десятки, а может, и сотни жизней, но часть сомнений всегда оставалась, чтобы неизбежно вернуться.

Джон заставил себя поесть, завести «Шевроле» и отправиться дальше. «А что будет, когда я загляну Хоскинсу в глаза?» – снова пришел откуда-то из глубины сознания вопрос. Грэнни тряхнул головой.

– Его вообще может там и не быть, – проворчал он недовольно и прибавил скорость, желая доказать себе, что он все еще хочет добраться до Милвилла.

Страхи и желания сталкивались в его голове, уничтожая друг друга. Он буквально чувствовал, как на их месте остается пустота: густая, липкая.

«Неужели это все было во мне, – думал Грэнни. – Неужели все эти мысли и сомнения принадлежат мне?» Он попытался отсеять ненужное, оставив лишь то, что действительно жило в нем долгие годы. В результате осталось не так много. Почти ничего, если не считать одного четкого образа – Майкл. Его сын. Вернее, не сын, а все, что осталось от его сына, когда он пришел в морг на опознание. «Вот ради кого я здесь, – сказал себе Грэнни. – Ради него и сотен таких, как он».

Он увидел впереди далекий город и снизил скорость. Какое-то время в сознании вертелась мысль, что он свернул где-то не там, но потом на обочине появился указатель с названием города и сомнения развеялись. Милвилл. Он наконец-то добрался.

Джон ехал по единственной улице города, внимательно оглядываясь по сторонам. Город был небольшим, и он почти не сомневался, что сможет найти здесь Бадди. Главное – не спешить. Джон остановился у бара и заказал выпить. «Теперь вопрос в том, собираюсь я вернуться домой или нет», – задумался он, попытался представить свою семью и не смог. Все стерлось, осталось где-то далеко в прошлом, словно пустота, которая снилась ему последние ночи, выжгла все чувства и воспоминания. «А разве они когда-то были там?» Грэнни выпил, заказал еще. Раньше виски помогало ему забыть, теперь он надеялся, что оно поможет ему вспомнить.

– Приехали издалека? – спросил бармен.

– Что? – Грэнни наградил его недобрым взглядом.

– Я просто спрашиваю… – бармен замялся, но любопытство взяло верх. – Я просто спрашиваю, откуда вы? Долго ехали?

– Да как сказать. – Грэнни огляделся по сторонам. – Сколько от вас до Калифорнии? – ложь как-то сама сорвалась с губ. «Значит, я все-таки хочу вернуться к семье», – решил Грэнни.

– Приехали к кому-то или проездом? – продолжил расспрашивать бармен, но уже смелее, чем до этого. – Если к кому-то, то спросите меня, я всех здесь знаю.

– Я проездом. Остановился передохнуть да немного выпить. В машине нет кондиционера, так что сам понимаешь… – Грэнни услышал, как открылась дверь, обернулся. Дряхлый старик махнул бармену рукой, прошел за столик у окна.

– У вас что здесь – всего одна улица? – осторожно начал Грэнни. – Должно быть, жителей едва наберется пара сотен.

– Зато все друг друга знаем! – оптимистично ответил бармен, извинился, что должен прервать разговор, налил вошедшему старику кувшин пива, вернулся.

– Надеюсь, это не единственный посетитель, который приходит сюда? – спросил Грэнни, кивая в сторону старика. Бармен рассмеялся. Грэнни заставил себя рассмеяться вместе с ним. – Я Тони, – представился он, протягивая бармену руку. – Тони Кисерлинг.

– Тони Кисерлинг из Калифорнии?

– Именно, – он снова заставил себя улыбнуться.

– А я Гано Лонхайс, – сказал бармен. Его рука утонула в огромной ладони Грэнни. – Случаем в футбол играть не пробовали?

– Нет, – соврал Грэнни, решив, что если не сделает этого, то не сможет увильнуть от нескончаемых разговоров еще одного болельщика.

– И хорошо! – неожиданно обрадовался бармен. – А то тут как-то раз приезжал один, так я два часа слушал, как он сделал свой единственный тачдаун в своем единственном матче за профессиональную команду.

– Понимаю. – Грэнни жестом попросил его повторить. – Выпьешь со мной?

– Выпить? А почему бы и нет?!

– Вот и отлично. – Грэнни бросил короткий взгляд в сторону старика, но тот, казалось, не замечал ничего, кроме своего кувшина пива и своей старости. Грэнни дождался, когда бармен выпьет, и предложил повторить.

– Мне еще работать! – смеясь предупредил бармен.

– А мне еще ехать. – Грэнни беззаботно пожал плечами, притворяясь, что ему плевать, с кем пить – будь это бармен или старик у окна, хотя в действительности это, наверное, так и было. Рассказать то, что ему нужно, мог кто угодно.

«И запомнить меня может кто угодно», – пронеслось у него в голове. Где-то глубоко в сознании вспыхнула слабая мысль, что можно все бросить и вернуться назад, к семье, но затем старый ожог на глазах – лицо сына в морге – сделал свое дело. «Пусть будет так, как должно быть», – решил Грэнни.