Роберт Стивенсон - Алмаз раджи (сборник)

Внезапно он пришел в ярость, топнул ногой и взмахнул своей тростью. По словам девушки, выглядело это так, будто он внезапно впал в буйное помешательство. Седовласый джентльмен отступил – казалось, он изумлен и обижен. А в следующее мгновение Хайд, совершенно потеряв голову, сбил старика с ног и швырнул на землю. Через мгновение он с обезьяньей злобой принялся топтать свою жертву и осыпать ее градом ударов. Слышался жуткий хруст костей, беспомощное тело перекатывалось по мостовой. При виде такого кошмара девушка-служанка лишилась чувств.

Около двух часов ночи она очнулась и вызвала полицию. Убийца давным-давно скрылся, но на улице лежало обезображенное и изувеченное тело жертвы. Трость Хайда, послужившая орудием преступления, хоть и была сделана из очень твердого, тяжелого и дорогого дерева, переломилась пополам: один из расщепленных обломков откатился в сточную канаву, другой, очевидно, остался в руках злодея. В карманах жертвы были обнаружены золотые часы и бумажник, но там не было ни визитных карточек, ни других бумаг, кроме запечатанного конверта, который он, вероятно, собирался отнести на почту. На конверте стояло имя и адрес нотариуса мистера Аттерсона.

Письмо это доставили нотариусу на следующее утро, когда тот еще лежал в постели. Едва взглянув на него и выслушав рассказ об убийстве пожилого джентльмена, Аттерсон озабоченно произнес:

– Я ничего не могу сказать, пока не увижу тело убитого. Дело может принять очень серьезный оборот. Будьте добры, подождите, пока я оденусь.

Сохраняя глубокую сосредоточенность, мистер Аттерсон наскоро позавтракал и отправился в отделение полиции, в котором находился труп жертвы преступления. Едва взглянув на убитого, Аттерсон нахмурился и заявил:

– Да, я могу опознать этого господина. С прискорбием сообщаю, что это не кто иной, как сэр Денверс Кэрью.

– Боже мой, сэр – воскликнул полицейский, – мыслимое ли дело! – В следующее мгновение его глаза вспыхнули профессиональным интересом. – Боюсь, этот случай наделает шуму, – пробормотал он и добавил: – А может, вам известен и убийца? – И полицейский коротко поведал все, что видела девушка, а также предъявил нотариусу обломок трости.

Услышав имя Хайда, Аттерсон вздрогнул, когда же ему показали трость, он уже ни в чем не сомневался, поскольку в этом расщепленном и измочаленном обломке узнал часть той трости, которую он сам много лет назад подарил Генри Джекилу.

– Этот мистер Хайд невысок ростом? – спросил нотариус.

– Отвратительный коротышка, по словам служанки, – подтвердил полицейский.

Аттерсон подумал несколько минут и наконец произнес:

– Если вам будет угодно сесть со мной в кеб, я отвезу вас к дому мистера Хайда.

Было около девяти утра; над Лондоном сгущался первый осенний туман. Пока кеб тащился по улицам, Аттерсон мог любоваться игрой всех оттенков сумрака. Местами туман, имевший какой-то бледно-кофейный оттенок, вдруг освещался изнутри огнями, словно в его недрах вспыхивал призрачный пожар. Лишь изредка дневной свет проглядывал сквозь шевелящиеся клубы испарений.

Освещенный таким образом унылый квартал Сохо с его разбитыми мостовыми, оборванными прохожими и никогда не горевшими фонарями, казался нотариусу частью какого-то кошмарного сна. Только когда кеб приблизился к цели их путешествия, туман немного рассеялся, и Аттерсон увидел тесную убогую улочку, кабак, скверную французскую закусочную, мелочную лавку, кучу оборванных ребятишек и женщин всевозможных национальностей, выходивших из дому только для того, чтобы пропустить стаканчик с утра.

Через минуту сгустившийся туман скрыл от Аттерсона все эти мрачные и гнусные подробности. Кеб стоял у дверей протеже и любимца Генри Джекила, которому предстояло унаследовать четверть миллиона фунтов стерлингов.

Отворила им старуха с желтым, как слоновая кость, лицом и обильной сединой в волосах. У нее было злобное лицо, несколько смягченное лицемерной маской. Да, сообщила она, мистер Хайд проживает именно здесь, но сейчас его нет дома; он вернулся поздно ночью и примерно через час ушел снова. Это ее не удивило: мистер Хайд вообще вел весьма нерегулярную жизнь и часто отлучался; в частности, до вчерашнего дня она не видела его целых два месяца.

– Прекрасно, тогда позвольте нам осмотреть его комнату, – сказал нотариус, и когда старуха принялась уверять, что это невозможно, добавил: – Вы должны знать, кто тот господин, что стоит рядом со мной. Это инспектор Ньюкомен из Скотланд-Ярда.

Лицо старухи вспыхнуло злобной радостью.

– Ага, – прошипела она, – попался, наконец! Что же он натворил?

Аттерсон и полицейский переглянулись.

– Похоже, мистер Хайд не пользуется здесь всеобщей любовью, – заметил Ньюкомен. – А теперь, любезная госпожа, все-таки позвольте мне и этому джентльмену взглянуть на его жилище.

В доме, где больше никто не жил, кроме старухи, Хайд снимал две комнаты. Обставлены они были дорого и с большим вкусом. В стенном шкафу теснились ряды бутылок с превосходным вином, посуда была серебряной, столовое белье изящным; на стене висела великолепная картина – как предположил Аттерсон, подарок Генри Джекила, который считался знатоком живописи. Полы были устланы толстыми коврами.

При этом в обеих комнатах царил кошмарный беспорядок, словно здесь только что прошел обыск. На полу повсюду валялась одежда с вывернутыми карманами; ящики комодов оставались выдвинутыми, а в камине виднелась горка серого пепла, словно там сожгли множество бумаг. Инспектор пошевелил пепел и извлек из него корешок зеленой чековой книжки, нетронутый огнем; за дверью обнаружилась верхняя часть все той же трости, и это привело полицейского в полный восторг. А посещение банка, в котором обнаружился счет на несколько тысяч фунтов, открытый на имя убийцы, окончательно развеселило инспектора.

– Будьте уверены, сэр, – заявил он Аттерсону, – он у нас в руках. Вероятно, он совсем потерял голову от страха, иначе, конечно же, не оставил бы таких улик и не стал бы жечь чековую книжку. Ведь деньги для него – это спасение. Нам следует только установить дежурство в банке и опубликовать объявление с описанием его внешности.

Однако с описанием вышла неувязка. У мистера Хайда практически не было знакомых, даже хозяин служанки, рассказавшей об убийстве, видел его всего дважды. Он никогда не фотографировался; а те немногие, кто видел его, сильно расходились в своих описаниях, как это обычно и случается с очевидцами. Только в одном все сходились: при виде этого человека невольно оставалось ощущение какого-то уродства, хотя никто не мог с уверенностью сказать, какого именно.