Роберт Стивенсон - Алмаз раджи (сборник)

Других дел на Острове Сокровищ у нас не было. Золото находилось в трюме, запасы пресной воды и солонины на случай длительного плавания были пополнены. В одно прекрасное утро мы снялись с якоря и вышли из бухты Северной стоянки под тем же флагом, который капитан Смоллетт когда-то прихватил со шхуны и поднял над блокгаузом.

Тут-то и выяснилось, что пираты следили за нами гораздо пристальнее, чем нам казалось. Когда мы вышли из пролива и приблизились к южной оконечности острова, то увидели все троих: они стояли на коленях у самой полосы прибоя и с мольбой простирали к нам руки. Нам нелегко далось решение оставить их на необитаемом острове, но другого выхода у нас не было. Объединившись с Сильвером, они могли бы снова попытаться устроить бунт на «Эспаньоле». Да и везти эту троицу в Англию, где ее ничего не ждало, кроме суда и виселицы, было бы еще более жестоко.

Доктор, перегнувшись через фальшборт, крикнул им, где лежат оставленные припасы, но они продолжали умолять нас не бросать их на этом ужасном острове. Когда же они поняли, что шхуна и не думает останавливаться, один из пиратов вскочил, вскинул мушкет и выстрелил. Пуля просвистела прямо над головой Джона Сильвера и пробила грот.

Но вскоре и пираты, и сам Южный мыс скрылись из вида. А к полудню, к моей нескрываемой радости, в голубой дымке тумана растаяла и Подзорная Труба – главная вершина Острова Сокровищ.

Наш экипаж был так малочислен, что каждому приходилось работать сразу за нескольких матросов. Один капитан лежал на матрасе у кормы, отдавая приказания. Несмотря на то что он мало-помалу поправлялся, ему по-прежнему нельзя было ни вставать, ни двигаться. Мы взяли курс на один из ближайших портов Латинской Америки, где рассчитывали пополнить экипаж опытными моряками, ибо без этого мы не смогли бы пересечь океан и добраться до Англии. Нас и без того основательно потрепало переменчивое море, и все мы отчаянно устали…

Солнце уже садилось, когда мы наконец вошли в живописную уютную гавань. «Эспаньолу» тотчас окружили лодки и каноэ чернокожих, индейцев и метисов, торговавших фруктами и овощами. Вид их добродушно улыбающихся лиц, удивительные на вкус тропические фрукты и, главное, огни, загоревшиеся в сумерках на набережной, – все это было так восхитительно, что заставило нас на время позабыть об угрюмом и политом кровью Острове Сокровищ.

Отправляясь на берег, доктор и сквайр прихватили с собой и меня. В порту мы свели знакомство с капитаном английского военного судна, побывали в гостях на его корабле и так засиделись, что вернулись на «Эспаньолу» лишь на рассвете.

На палубе нас встретил Бен Ганн и с обычными своими странноватыми ужимками и околичностями сообщил, что Джон Сильвер сбежал. Эйб Грэй честно признался, что сам помог ему спуститься в нанятую лодку, так как был убежден, что пока на борту находится этот одноногий дьявол, всем нам угрожает опасность. Но Сильвер покинул шхуну не с пустыми руками: проломив трюмную переборку, он утащил один мешок с золотом – триста или четыреста гиней, которые ему наверняка весьма пригодятся. Мы все были страшно довольны, что так дешево от него отделались.

Ну а теперь остается сказать совсем немного. Мы набрали новый экипаж и благополучно вернулись домой. «Эспаньола» вошла в Бристольский порт как раз в то время, когда мистер Блендли уже снаряжал второе судно, которое должно было отправиться нам на выручку. От былого экипажа шхуны в живых осталось всего пять человек. Впрочем, «Эспаньоле» повезло больше, чем тому судну, о котором поется в старой пиратской песне:

Каждый из нас получил свою долю клада Флинта и распорядился ею по своему, кто с умом, а кто не очень. Капитан Смоллетт оставил морскую службу. Эйб Грэй не промотал эти деньги, а серьезно занялся изучением морского дела. Теперь он совладелец и шкипер отличного торгового судна, женат и обзавелся детьми. Что касается Бена Ганна, то он за три недели, а точнее, за девятнадцать дней пустил на ветер свою тысячу фунтов и уже на двадцатый день явился к нам без гроша в кармане. В результате ему пришлось поступить на службу к сквайру. Он в приятельских отношениях со всеми деревенскими мальчишками, а по праздникам поет в церковном хоре.

О Сильвере мы больше никогда ничего не слышали, и образ этого жуткого одноногого моряка постепенно начал стираться в моей памяти. Должно быть, он отыскал свою чернокожую супругу, и оба они безбедно живут где-нибудь вместе со своим неизменным попугаем. Зарытые Флинтом серебро и оружие так и остались на Острове Сокровищ. Пусть, кто хочет, отправляется за ними. Меня-то больше ничем не заманить в это проклятое место. Я до сих пор просыпаюсь в холодном поту, когда во сне мне являются его угрюмые скалы, белая пена вечно грохочущего прибоя и дребезжащий голос попугая по имени Капитан Флинт, выкрикивающий неизменное: «Пиастры! Пиастры! Пиастры!!!»

Мой дорогой Папироска!

Достаточно было бы и того, что вы так безропотно принимали на свои плечи справедливую долю дождей и байдарок во время нашего путешествия, и того, что вам пришлось так отчаянно грести в погоне за беглянкой «Аретузой», увлекаемой стремительной Уазой, и, наконец, того, что затем вы доставили мои жалкие останки в Ориньи-Сент-Бенуа, где их ждал великолепный ужин. А то, что я, как вы однажды с грустью пожаловались, вложил все крепкие выражения в ваши уста, а высокие размышления приберег для себя, было, пожалуй, даже и лишним. Простая порядочность не позволила мне обречь вас на позор еще одного, куда более публичного кораблекрушения. Но теперь, когда наше с вами путешествие намереваются издать большим тиражом, можно надеяться, что упомянутая опасность уже миновала, и я смело ставлю ваше имя на вымпеле.

То был злополучный день, сэр, когда мы задумали стать владельцами баржи и отправиться на ней в плавание по каналам; и в столь же злополучный день мы открыли нашу мечту слишком оптимистичному мечтателю. Некоторое время весь мир, казалось, улыбался нам. Баржа была куплена, окрещена и уже в качестве «Одиннадцати тысяч кельнских дев» несколько месяцев простояла на живописной реке под стенами старинного города. Мсье Маттра, искусный плотник, трудился над ней, извлекая из этого порядочный доходец, и вы, верно, помните, сколько сладкого шампанского было выпито в гостинице у моста, чтобы подстегнуть рвение рабочих и ускорить окончание дела. На финансовом аспекте этого предприятия я предпочитаю не останавливаться. Баржа «Одиннадцать тысяч кельнских дев» тихонько сгнила в лоне потока, где прежде обрела свою красоту. Ветер так и не наполнил ее парус, и к ней так и не был припряжен терпеливый битюг. И когда наконец негодующий плотник продал ее, вместе с ней были проданы байдарки «Аретуза» и «Папироска» – одна из кедра, другая из доброго английского дуба. Теперь над этими историческими судами развевается трехцветный флаг Франции, и они носят новые, чужеземные названия.