Роберт Стивенсон - Алмаз раджи (сборник)

Такое состояние ума было высшей точкой нашего путешествия, самой отдаленной землей, которой нам удалось достичь. Правда, она так далека от проторенных дорог, что я не надеюсь возбудить у читателя симпатию к моему улыбающемуся, кроткому идиотизму. Образы и идеи порхали во мне, как пыль в солнечном луче, а деревья, шпили церквей на берегах время от времени вырисовывались передо мной, словно единственные предметы с четкими очертаниями среди клубящихся облаков. Ритмичное покачивание лодки и весла в воде постепенно превращались в колыбельную, которая убаюкивала мои мысли, когда комочек грязи на фартуке то невыносимо раздражал меня, то вдруг становился приятным спутником, которого я заботливо оберегал, – и все это время река бежала между изменчивыми берегами, а я считал удары весла и был самым счастливым животным во всей Франции!

После Компьена мы в первый раз остановились в Пон-Сент-Максанс. На следующее утро в начале седьмого я вышел пройтись. Воздух был резок; в нем чувствовался мороз. На небольшой площади человек двадцать рыночных торговок и покупательниц вели обычный торг, и их тоненькие ворчливые пререкания напоминали ссоры воробьев зимним утром. Редкие прохожие согревали руки дыханием и притопывали деревянными башмаками, чтобы разогреть кровь. Улицы были полны ледяной тенью, хотя дым труб поднимался в золотистом солнечном свете. Если вы встаете в эту пору года довольно рано, вы можете покинуть постель в декабре, а позавтракать в июне.

Я направился к церкви, потому что в каждой церкви всегда есть на что посмотреть: на живых ли прихожан или на могилы мертвых. Если в ней нет ничего исторического, то, конечно, найдется что-нибудь из современной жизни. Вряд ли в церкви было так же холодно, как на улице, но казалось еще холоднее. Белый центральный неф напоминал об арктической стуже, а мишурная пышность алтаря выглядела еще более убогой, чем обычно, из-за окружающей пустоты и унылого сумрака. Два священника сидели в ризнице, читали и поджидали прихожан, древняя старуха молилась. Просто удивительно, как она могла перебирать четки, когда здоровые молодые люди дышали на пальцы и хлопали себя по груди, чтобы согреться. Хотя последнее относилось и ко мне, но ее способ молиться привел меня в еще большее уныние, чем холод. Она двигалась от скамьи к скамье, от алтаря к алтарю, обходя храм по кругу. Перед каждой святыней она проводила одинаковое количество минут и отщелкивала одинаковое количество бусин. Подобно предусмотрительному капиталисту, трезво оценивающему экономическую перспективу и риски, она старалась вложить свои молитвы в возможно большее число разнообразных небесных акций. Она не желала рисковать, положившись на кредит одного какого-либо заступника. В сонме святых и ангелов каждый должен был считать себя ее избранным защитником на последнем судилище! Я не мог не заподозрить в этом некоего мошенничества, опирающегося на бессознательное неверие.

Я никогда не видывал более неживой старухи – вся она состояла из костей и пергаментной кожи. Ее глаза, вопросительно смотревшие на меня, были бессмысленны. Ее можно было бы назвать слепой, впрочем, это зависит от того, что считать зрением. Быть может, она когда-нибудь любила, рожала детей, нянчила их, называла ласковыми именами. Но теперь все это исчезло, не сделав старуху ни счастливее, ни умнее. Теперь ей оставалось только приходить по утрам в холодную церковь и выпрашивать себе кусочек райского блаженства. Задыхаясь, я выскочил на улицу, чтобы глотнуть морозного утреннего воздуха. Какое счастье, что немногим из нас приходится выставлять напоказ нашу жизнь, когда мы достигаем семи или восьми десятков лет; хорошо, что очень многие получают апоплексический удар вовремя, что называется, в расцвете лет, и уходят куда-то расплачиваться за свои безумства. Иначе между больными детьми и недовольными стариками мы бы потеряли всякое представление о жизни.

В течение этого дня мне пришлось применять к себе всю мыслимую мозговую гигиену – старуха словно застряла у меня в горле. Но вскоре я очутился на седьмом небе отупения, чувствуя только, что кто-то гребет на байдарке, в то время, как я считаю его удары веслом. Иногда мне делалось страшно: а вдруг я запомню точное число ударов, и удовольствие превратится в важное дело, но мой ужас быстро проходил: точно по мановению волшебной палочки числа исчезали из моей головы, и я снова не имел ни малейшего представления о моем единственном занятии.

В Крее, где мы остановились перекусить, мы опять оставили байдарки в плавучей прачечной, которая в этот полуденный час была битком набита прачками, краснорукими и громогласными. Из всего Крея я запомнил только их и их фривольные шуточки. Если хотите, могу заглянуть в учебник истории и сообщить вам две-три даты, поскольку этот город не раз фигурировал в английских войнах. Но я предпочитаю упомянуть только о пансионе для девиц, который заинтересовал нас только потому, что был пансионом для девиц, и потому, что мы вообразили, будто представляем для него значительный интерес. Словом, в саду прогуливались девушки, а на реке были мы; и когда мы миновали пансион, в воздухе затрепетало несколько белых платков. Мое сердце забилось. И все же как бы мы наскучили друг другу, я и эти девицы, если б нас познакомили на крокетной площадке! Каким презрением прониклись бы мы друг к другу! А вот эта манера мне нравится: послать воздушный поцелуй или помахать платком тем, кого ты вряд ли когда-нибудь встретишь, поиграть с неосуществленной возможностью, натянуть канву, чтобы фантазия вышивала по ней свои узоры.

Церковь в Крее ничем не примечательное место. Ее заливал цветной свет из витражных окон; украшена она была медальонами с изображением Скорбного пути. Впрочем, мне доставила удовольствие одна необычная деталь: точная модель речной баржи, свисавшая со свода и снабженная письменным выражением надежды на то, что господь приведет «Сен-Николя» из Крея в безопасную гавань. Модель была сделана очень искусно и привела бы в восторг любого мальчишку. Но больше всего меня поразил характер опасности, которой остерегались люди, повесившие эту модель. Конечно, вы можете повесить в храме модель корабля, который плавает вокруг света, посещает тропики или полярные воды, подвергается опасностям. Но «Сен-Николя» из Крея предстояло лет десять плавать по заросшим каналам под шепот тополей на зеленых берегах и посвистывание шкипера у руля, всегда в виду какой-нибудь деревенской колокольни. Казалось бы, уж тут-то можно обойтись без вмешательства Провидения! Но кто знает, может, шкипер был шутником, а может, пророком, который хотел этим примером напомнить всем о серьезности жизни?