Питер Страуб - Возвращение в Арден

Звонивший повесил трубку, и я невольно рассмеялся, увидев выражение лица Туты Сандерсон. Она была шокирована. Я рассмеялся снова, чувствуя глубоко в горле что-то черное и горькое.

Дверь крыльца хлопнула, но я ждал у окна, пока не увидел, как она уходит по дороге с сумкой, болтающейся на плече, и с кофтой, перекинутой через руку. Я вышел на крыльцо и посмотрел в сторону леса. Все было тихо; казалось, жизнь в такую жару остановилась. О том, что это не так, говорило только тарахтение трактора Дуэйна на дальнем поле. Я сошел с крыльца, вышел за калитку и пошел к ручью.

У ручья все так же кричали лягушки и настраивали свои скрипки сверчки. Я стал подниматься по холму; вороны с карканьем вылетали из зарослей альфальфы, как черные молнии. Пот потек у меня по лицу, рубашка прилипла к спине. Я дошел до леса и ступил под сень деревьев.

Она уже дважды вела меня этим путем. Наверху перекликались птицы. Солнечный свет падал вниз, разбившись на прямые лучи, как бывает только в лесах и в соборах. Серая белка спрыгнула с ветки, прогнувшейся под ее весом, на нижнюю, как человек, спускающийся по эскалатору. Под ногами у меня пружинил слой игл и листьев. Как во сне, лежа на полу, я продирался сквозь дебри папоротника и перелезал через поваленные деревья, ощущая мягкость гниющей древесины.

Как во сне, я продрался сквозь брешь в плотной стене деревьев и очутился на поляне. После полумрака леса яркий солнечный свет казался свирепым, полным жестокой энергии. Гудение насекомых волнами плыло над поляной.

В центре, на выжженном месте, еще краснели угли, как в печке у Ринн. Это было тепло Алисон. Старина Говр соврал насчет Дуэйна и моей кузины. Или соврал сам Дуэйн.

Странно, что во сне мое путешествие казалось необычайно реальным, а в реальности оно было похоже на сон. Я подумал, что поляна, где я во сне встретил ужасающее подобие Алисон Грининг, хранит ее присутствие, и не отсюда ли дует холодный ветер в старый бабушкин дом? Но теперь я надеялся не увидеть ее, а приблизиться к ней, к ее духу, который незримо витал здесь. Я стал вспоминать, как мы с ней ходили на холм раскапывать индейский курган, как она мечтала стать художницей (а я, естественно, писателем), и это, казалось, крепче связывало нас. Оказалось, я помню гораздо больше, чем считал, что вся моя жизнь, в сущности, выросла из нее. Однажды утром, после очередной страдальческой сцены с Тутой Сандерсон, которая приняла от меня семь долларовых бумажек и молча отложила две, я поехал через Миссисипи – замечательный американский пейзаж с зелеными спинами островов на могучей глади реки, – в Аризону, штат Миннесота, за любимыми пластинками Алисон. Если бы их там не оказалось, пришлось бы ехать в Миннеаполис.

Альбомы пятидесятых теперь редкость. В магазине грампластинок я ничего не нашел, но потом обнаружил в подвале комиссионный отдел. Среди разлохмаченных конвертов со славными некогда именами золотом сияли два диска, увидев которые я ахнул так громко, что появившийся продавец спросил, все ли со мной в порядке. Одной из них была пластинка Дейва Брубека (“Оберлинский джаз”), которую, как я помнил, Алисон обожала; другая была настоящим сокровищем. Квартет Джерри Маллигена, который Алисон всячески мне нахваливала – тот самый альбом с обложкой работы Кейта Финча. Продавец запросил за оба диска пять долларов, но я заплатил бы и в десять раз больше. Ведь эти пластинки приближали Алисон ко мне.

– Что это вы все время заводите? – спросила Железный Дровосек, стоя на крыльце в субботу вечером. – Это что, джаз?

Я отложил карандаш и закрыл рукопись. Я сидел на старом диване, и оранжевый свет керосиновой лампы размывал ее черты, и без того неясно видные за занавеской. На ней были рубашка и брюки, и в этом колеблющемся свете она выглядела более женственной, чем когда-либо раньше.

– Папа в Ардене, – сказал она, – на каком-то собрании. Его пригласил Ред Сандерсон. Звали только мужчин. Это, должно быть, продлится не один час. Я услышала, что вы заводите музыку, и пришла.

Она вошла и села рядом со мной в кресло-качалку. Ее босые ноги покрывал густой загар.

– Так что это за музыка?

– Тебе нравится? Она повела плечами:

– Что это сейчас играет?

– Гитара.

– Это гитара? А дальше... а, знаю, это что-то вроде трубы. А это саксофон, верно?

– Да. Баритон-саксофон.

– Ну вот. А вы говорите, гитара, – она сама засмеялась своей шутке.

Я улыбнулся в ответ.

– Черт, Майлс, как здесь холодно.

– Это из-за сырости.

– Да? Майлс, а вы правда украли что-то у Зумго? Пастор Бертильсон говорил об этом в проповеди.

– Значит, это так.

– Странно, – она оглядела комнату, качая головой. – Слушайте, а ведь эта комната такой и была. Когда была еще маленькая, при жизни прабабушки.

– Я знаю.

– Здорово, – она продолжала изучать комнату, – здесь были еще фото. Где они?

– Мне они не нужны.

– Ох, Майлс. Я прямо не знаю. Вы еще хуже, чем Зак! Иногда мне и правда кажется, что вы сумасшедший! Откуда вы знаете, как здесь все стояло?

– Помню.

– Это что-то вроде музея, да? Так и кажется, сейчас войдет прабабушка.

– Ей бы не понравилась эта музыка. Она хихикнула:

– Так вы правда сперли что-то у Зумго?

– А Зак ворует?

– Конечно, – она расширила свои зеленые глаза. – Он говорит, что это освобождает. И еще говорит, что если вы крадете вещь и вас не поймали, то вы имеете на нее право.

– И где он ворует?

– Там, где работает. Из домов или с бензоколонки. Но вы профессор или кто вы там и воруете?

– Получается, что так.

– Я понимаю, почему вы нравитесь Заку. Такой солидный человек – и ворует в магазине. Он думает, что вам можно доверять.

– А я думаю, что ты слишком хороша для него.

– Это вы зря. Вы его просто не знаете, – она подалась вперед, обняв руками плечи. Жест был неподражаемо женским.

– А что это за собрание в Ардене?

– Кто его знает? Слушайте, вы пойдете завтра в церковь?

– Конечно нет. Надо заботиться о репутации.

– Тогда не уезжайте никуда, ладно? Мы хотим вас кое-куда пригласить.

Так вот, когда мой сын узнал про это, он сказал, уж извините, что вы от нас что-то скрываете. Конечно, теперь мы все знаем, но тогда-то не знали. Мы знали, что совершено два убийства, что бедный Пол Кант заперся в своем доме, что Майлс сидит в доме своей бабки и занимается там черт знает чем, да еще раскатывает в полицейской машине. И мы решили, что вы что-то скрываете от нас.

Один из друзей Реда придумал это с машиной, но Ред просил его подождать, пока все не станет ясно, и предложил устроить собрание. Чтобы все мужчины собрались и обсудили, что делать.

Вот они и встретились у Энглера. Ред сказал, что там было тридцать четыре человека, и все смотрели на него потому, что это он нашел Дженни Странд.