Татьяна Корсакова - Печать василиска

...Звук был настойчивый и совершенно чуждый Алиному сну – скрипучий, отзывающийся надсадной болью в висках. Избавиться от него можно было лишь одним способом – проснувшись. Аля, не открывая глаз, села в кровати, прислушалась. Вдруг этого окажется достаточно, чтобы назойливый звук исчез. Тогда не придется открывать глаз, а можно будет снова с головой нырнуть в сон.

Полумеры не помогли – постукивание сделалось еще громче, еще настойчивее. Пришлось открыть глаза, встать с постели.

В комнате царил полумрак: уже не полуночная темнота, но еще и не полноценные предрассветные сумерки. Что-то среднее – серебристо-дымчатое, кисейное, размывающее очертания окружающих предметов, делающее знакомые вещи непривычными. Прогоняя остатки сна, Аля тряхнула головой, отбросила с лица волосы. От кровати прямо к окну стелилась яркая лунная дорожка. Вот почему свет такой серебристый – из-за луны. Аля ступила на дорожку, босым ногам тут же стало холодно. Странно, окно закрыто, а по полу тянет сыростью...

...Окно не было закрыто. Створки его, распахнутые настежь, ритмично постукивали на ветру. Вот откуда этот разрушивший ее сон звук. Все из-за открытого окна. С этой мыслью Аля проснулась окончательно. Как может быть открыто окно, которое она своими собственными руками запирала на ночь?.. Из-за ветра? Да не может такого быть! Она проверяла – задвижки на окне были основательными и надежными, открыться сами собой они не могли. Значит, не сами собой...

Холод, который до этого лишь слабо покусывал босые ноги, поднялся выше, забрался под сорочку, облапил горячее со сна тело. Окно открыто не потому, что она его плохо закрыла, оно открыто потому, что, пока она спала, кто-то его открыл и впустил в комнату этот пронизанный серебряным светом холод.

– Алевтина... – голос был тихий, едва различимый. – Алевти-и-ина...

От страха в глазах потемнело, лунный свет померк, и в комнате тут же сгустился мрак. Аля попятилась к двери, дернула за ручку – заперто. Конечно, заперто, она же сама и заперла дверь, точно так же, как окно...

– Алевтина...

А свет померк не сам по себе. Он померк оттого, что его заслонила женская фигура.

Женщина стояла по ту сторону окна, прижимала ладони к запотевшему стеклу и не решалась войти внутрь. Она была страшной – эта незваная ночная гостья. С лицом, бледным и застывшим, с огромными черными глазами, спутанными волосами, такими же длинными, как у Али, в насквозь мокрой, точно саван, обвивающей тонкое тело сорочке.

– Впусти меня... – Ладони с разрывающим барабанные перепонки скрипом заскользили по стеклу. – Впусти-и-и...

Аля затрясла головой, прогоняя наваждение прочь. Она еще не проснулась, она спит и видит сон во сне. Так иногда бывает, она о таком читала.

– Он придет за тобой... скоро. Берегись! – Ладони соскользнули со стекла, плетьми повисли вдоль тела. Наваждение не исчезло, оно смотрело на Алю черными дырами глазниц и скалилось в жуткой усмешке. – Я пообещала, и он придет, – наваждение отступило от окна, погрозило Але пальцем. – Договор нельзя нарушить... – Еще шаг – и белое платье-саван почти растворилось в лунном свете.

Это было жутко – наблюдать, как ночная гостья сизым туманом стелется над тропинкой, приближается к озеру, погружается в озеро, исчезает... Настолько жутко, что Аля смогла закричать, только когда призрак пропал окончательно... Она стояла перед неплотно закрытым окном, которое, однако, смогло стать непреодолимой преградой для призрака, хватала ртом холодный ночной воздух и уже не кричала, а, закрыв лицо руками, тихо всхлипывала.

В дверь постучались – громко и настойчиво.

– Алевтина, с вами все в порядке?! – Голос был знакомый, вот только она никак не могла вспомнить, чей он. – Аля, откройте дверь!

Да, дверь нужно открыть. Какой прок от запертой двери, если любой желающий может войти в окно? Или не может?..

– Алевтина, если вы не откроете, мы ее выломаем! – А это уже другой голос, тоже знакомый...

Дверь содрогнулась под мощным ударом.

– Алевтина!

Этот удар и этот требовательный крик вывели наконец ее из ступора. Прежде чем дверь слетела с петель, Аля успела повернуть ключ в замочной скважине и отскочить в сторону.

В коридоре стояли двое, те, чьи голоса с испугу она никак не могла идентифицировать. Егор Оленин впереди, Гришаев чуть поодаль. Оба смотрели на нее растерянно и испуганно.

– Алевтина, вы в порядке? Что тут у вас случилось? – Егор переступил порог, обнял трясущуюся Алю за плечи, развернул лицом к себе, сказал встревоженно: – Вы так кричали, даже у нас на втором этаже было слышно.

– Дурной сон? – В комнату заглянул всклокоченный Гришаев. В дурацкой полосатой пижаме выглядел он еще нелепее, чем за ужином.

– Дима, какой, к чертовой матери, дурной сон! – рявкнул Егор, внимательно всматриваясь в Алино лицо. – Где вы видели, чтобы со сна так кричали? Алевтина, вы не ушиблись? – убедившись, что с лицом у нее все в порядке, он развернул ее спиной, покрутил и так и этак, точно она не человек вовсе, а заводная кукла.

Эти его бесцеремонные прикосновения вдруг окончательно привели Алю в чувства. Да что же это такое? Да как же так можно? Она растрепанная, почти голая, в полупрозрачной ночной сорочке, а эти двое топчутся бесцеремонно в ее комнате, вертят ее, рассматривают...

Оттолкнуть Егора сразу не получилось, он крепко держал ее за плечи и выпускать из объятий не торопился.

– Пустите же! – она дернулась, оступилась и едва не упала.

– Осторожненько! – Оказывается, не упала она лишь потому, что из Егоровых объятий очутилась в лапах Гришаева. И как только подкрался!

– И вы пустите! – чувствуя, что еще чуть-чуть – и с ней случится самая настоящая истерика, Аля вырываться от Гришаева не стала, затаилась, крепко зажмурилась, собираясь с мыслями и силами, а потом тихо, но решительно сказала: – Господа-товарищи, я ценю вашу заботу, но не могли бы вы на минуточку выйти, чтобы я смогла одеться?

Получилось несколько витиевато, но зато действенно, потому что, когда она снова открыла глаза, то первое, что увидела, – это смущенное лицо Гришаева. Сейчас, вблизи, лицо его было вовсе не старым, как показалось ей при первой встрече. Горе-этнографу было лет тридцать—тридцать пять, а старили его эти дурацкие очочки и архаичные одежки.

– Простите, ради бога, – он разжал объятия и неловким, суетливым жестом поправил сползшие на кончик носа очки. – Вы так кричали, мы с Егором испугались, думали, что-то случилось. А кстати, что у вас случилось? – он повертел головой в поисках причины Алиной истерики. Заметил распахнутое окно и понимающе кивнул: – Опять сквозняк?

– Да уйдите же вы наконец! – Аля зло толкнула Гришаева в грудь.

– Дмитрий, в самом деле, давайте позволим девушке привести себя в порядок, – Егор задумчиво посмотрел на голые Алины ноги, поднял взгляд немногим выше, и она едва удержалась от желания врезать по его наглой морде. – Все, мы уходим! – он правильно понял ее красноречивое молчание. – Но вы не беспокойтесь, мы с Димой здесь, в коридоре. А дверь можете не закрывать.