Сергей Алексеев - Кольцо «Принцессы»

Теперь курсовой стоял над ним в надменной позе и читал мораль.

– Я что сказал? Выдернуть кольцо и метнуть как можно дальше! А ты что сделал?

– Это же не я тебя взорвал – товарищ Жуков! – будто бы оправдывался Шабанов. – Мне тогда не было восемнадцати, и я стоял в строю!

– Но сейчас ты сам подорвешься, пацан! – заорал лейтенант. – Кольцо дернул, и время пошло! Я что, так и буду накрывать вас своим телом, оглоеды?! Бросай!

Шабанов двинул правой рукой, однако броска не получилось. Тогда курсовой навалился на него, прижал руку.

– Не шевелись! Сейчас вставлю назад чеку…

– Это невозможно, – сказал Герман, – как невозможно остановить нож гильотины. «Принцесса» – не граната РГД!

– Здесь все возможно, – проворчал лейтенант, – руку привяжу, чтоб случайно не дернул…

И стал ее прикручивать чем-то тягучим и липким. Шабанов терпеливо выждал и попросил:

– Ты бы меня разбудил, лейтенант… Это же все снится, правда?

– Ну, вставай! – Он засмеялся и пошел. – Если не хочешь на тот свет!

Герман еще раз продрал глаза – утро, солнце встает за частоколом леса, на хуторе затопили летнюю печь…

Вдруг увидел, что в левой руке пистолет со снятым предохранителем, а правая все еще находится в НАЗе и не вытаскивается оттуда, словно прикованная. Пальцы утратили чувствительность, и вообще, было такое ощущение, будто кисть оторвало…

Приоткрыв мешок, он внезапно обнаружил «принцессу», целую и невредимую!

Мало того, рука оказалась накрепко примотанной, прикрученной к прибору резиновым жгутом, вероятно, с той целью, чтобы случайно, во сне, не вырвать кольцо из гнезда.

Он не помнил, сам ли привязал ее, или кто-то на самом деле помог, ибо в то мгновение ощущал себя вне времени и пространства, и еще не верил, выпутался ли из этого каскада сновидений. Шабанов достал отекшую, посиневшую руку с «принцессой», положил на колени: прикручено толково, и кончик жгута завернут петлей – потяни, и сразу развяжется…

Одной, да еще левой рукой такого не сделать. Значит, все еще продолжается сон…

– Сейчас проверим! – громко сказал он и, подняв пистолет, прицелился в дерево.

Своего голоса он по-прежнему не слышал, однако резкий хлопок выстрела словно пробку в ухе пробил, и отдача была чувствительной, реально запахло сгоревшим порохом.

Пуля вошла в древесину, оставив на светлой коре черный зрачок, откуда выкатилась мутная слеза сока…

Нет, не сон! На выстрел примчался с хутора пес, тявкнул пару раз, обнюхал все вокруг и, не обнаружив причины тревоги, также быстро удалился. Шабанов потянул конец жгута и стал осторожно высвобождать руку. Кольцо по прежнему было на безымянном пальце, и чека в виде спирального, проволочного ободка стояла на месте, внутри разъема.

Разогнать кровь в одеревеневшей кисти оказалось непросто, и еще труднее – освободиться от кольца, врезавшегося в распухший, как сосиска, безымянный палец. Зажав «принцессу» между ног, Герман принялся растирать его и в этот миг заметил среди поленьев что-то зеленое. Он уже знал, что это, но не верил глазам. А точнее, не хотел вновь погружаться в болезненную, нескончаемую череду сновидений.

Однако кружка из-под парного молока оказалась реальной, как запах выстрела: на стенках осталась и теперь чуть сгустилась и подсохла белая пенка…

– Ганя, Агнесса, – вслух произнес он, мгновенно вспомнив самый первый сон, и тотчас принял решение: бежать!

Так и не приведя обескровленную руку в чувство, Шабанов поднял жгут и стал привязывать ее к «принцессе» – иначе не унести, не держат пальцы. Дважды обернув прибор и кисть, он натянул резину и попытался завернуть такую же петлю, как была, – ничего не получалось! Жгут или проскальзывал и тут же расслаблялся, или натягивался так, что даже пальца не просунуть. Тогда он склонился и зубами принялся вязать обыкновенный узел.

А когда оторвался от этого занятия и поднял голову, обнаружил, что перед ним стоит раскосая девочка с хутора и держит в руках деревянный поднос с кружкой молока и горбушкой хлеба…

Она улыбалась, показывая крупные, выпирающие зубы – эдакий китайский болванчик, готовый все время кланяться.

– Спасибо! – с откровенной радостью сказал Шабанов. – Ты самая лучшая девочка на свете! Тебя как зовут?

Хуторянка не отвечала и все улыбалась, рассматривая Германа с детским любопытством, как если бы перед ней сейчас сидел какой-нибудь диковинный, прирученный и все-таки еще опасный зверь. Пришедший вместе с ней чау-чау стоял у ног хозяйки и тоже молчал.

– А, ты не понимаешь по-русски! – Шабанов отхлебнул молока, потом откусил хлеба – есть одной рукой было неловко, постучал себя в грудь. – Герман! Герман! А ты?

Девочка натянула губы на зубы, что-то произнесла, и Шабанов понял, что разговора не получится: в ушах беспрерывно дребезжало и слух воспринимал лишь громкие звуки – лай собаки, выстрел…

– Я плохо слышу! – объяснил он. – Говори громче!

Она продолжала улыбаться – не понимала! Тогда он указал на нее пальцем.

– Ганя? Агнесса?

И сам тут же подумал: какая Ганя, если она похожа на китаянку? Скорее, будет что-нибудь вроде Синь, Ман, Чан… Доедая хлеб с молоком, Герман догадался тоже угостить ее и, достав из «малямбы» шоколадку, протянул хуторянке:

– Это тебе! Возьми!

Из-за этой постоянной улыбки было не понять, обрадовалась она или нет, однако взяла шоколад, посмотрела на обертку и спрятала в карман коротковатой вязаной кофты. Шабанов допил молоко, поставил кружку и поклонился:

– Очень вкусно, спасибо!

Девочка подхватила поднос, улыбнулась еще шире и пошла, оглядываясь на Германа, и в это время ему на глаза попала зеленая, эмалированная кружка.

– Эй! Эй, погоди! – закричал он. – Возьми, забыла! На!

Хуторянка замедлила шаг и вдруг отрицательно помотала головой – не хотела брать.

– Как же? Твоя кружка! Вчера оставила!..

Она показала свою, алюминиевую, в которой приносила молоко, и засеменила дальше. Шабанов остался сидеть с пустой кружкой в руках, вновь обескураженный и возвращенный в нереальные события сна. И тут же пожалел, что не подумал о последствиях, сделал ответный добрый жест – подарил шоколадку: если охота за «принцессой» продолжается, то обертка может стать доказательством, что он ночевал тут, возле хутора.

«Бежать!» Он влез в лямки «малямбы», стянул их на груди поперечным ремнем и засунул под него руку с прибором. Злополучная, материализовавшаяся из сна кружка оставалась на поленнице и могла бы пригодиться воды зачерпнуть или даже вскипятить чай, но взять ее – в тот миг значило признать сон за реальность. А это уже чревато! Будет все время напоминать о болезненном состоянии, и не заметишь, как съедет крыша…