Эли Берте - Жеводанский зверь

– Может быть, дядюшка, она права, – сказал Леонс задумчиво. – Если она решила доверить свою судьбу воле случая, то никто не имеет права вмешиваться…

Во время этого разговора приор и его племянник возвращались в аббатство. К ним подошли Дени и Жервэ. Один нес ружье, а другой – дичь своего господина. Дени был человеком лет шестидесяти, с честным и дружелюбным лицом, который, несмотря на свой возраст, сохранил железное здоровье и неутомимые ноги. Жервэ, который был гораздо моложе, казался человеком открытым и простодушным, но с горячим нравом, как у всех горцев. Бенедиктинец остановился и улыбнулся им.

– Здравствуйте, добрые люди, – сказал он с своей обычной благосклонностью, – я очень рад видеть вас и поблагодарить за вашу дружескую заботу, за вашу преданность этому милому юноше… Каков ваш ученик, Дени? Неужели вы думаете, что он уже в состоянии сразиться с этим страшным жеводанским зверем?

– Господин Леонс, – отвечал Дени с энтузиазмом, – способен подстрелить хоть самого черта, если его шкуру можно пробить пулей! Уж простите меня за такое сравнение… Эх, если бы ваше преподобие видело; как он убил вот сейчас эту лисицу. Я сам не могу опомниться от удивления; я никогда не видел подобной ловкости, такого верного, такого быстрого взгляда… А как проворно Леонс орудует охотничьим ножом! Его рука не дрогнет! Не следует хвалить самого себя, но умения мосье Леонса говорят о том, что я хороший учитель.

– Вы не правы, Дени, – весело возразил приор, – надо быть справедливым даже к самому себе… А учитель вы прекрасный, я согласен. Ну, ступайте в аббатство, оставьте там вашу ношу, потом идите от меня к отцу эконому и скажите ему, чтобы он дал вам, Дени, двадцать луидоров, а вам, Жервэ, десять… Продолжайте верно служить моему племяннику, вы будете вознаграждены еще щедрее.

Дени и Жервэ хотели было поблагодарить приора за щедрость, но тот подал им знак, что желает остаться с Леонсом наедине. Поэтому они только поклонились и направились к монастырю. Леонс заговорил:

– Я удивляюсь вашей щедрости, дядюшка, но боюсь иногда, что она может стать вам в тягость… Мои прихоти стоят вам огромных сумм.

– Вы переживаете, что я дал денег этим бедным людям? – улыбаясь спросил приор. – Не беспокойтесь, Леонс; вы можете достойно вознаграждать людей за все оказываемые вам услуги… С этой целью я сам положил сегодня утром на ваш стол сто луидоров, которые вы употребите как вам будет угодно.

– Я смущен вашей добротой, дядюшка, и не знаю, достоин ли я…

– Принимайте без всяких угрызений совести, дитя мое; это ваши деньги. До сих пор вы были так деликатны, что не осведомлялись о вашем наследстве; но оно значительно, и когда я дам вам отчет – а это будет скоро – вы увидите, что вашим состоянием управляли благоразумно. Располагайте же им по своей воле; вы с детства научились у нас воздержанию, благоразумию, умеренности в желаниях; я уверен, что вы сумеете управиться с вашим богатством.

Леонс хотел ответить, но главный колокол в аббатстве за звонил так, как было принято звонить лишь в большие праздники.

– Что это, дядюшка? – удивленно спросил Леонс.

– Не знаю; в этот час в церкви нет никакой службы; должно быть, этот звон возвещает о приезде начальника или о немедленном собрании капитула. А так как наш добрый аббат страдает в эту минуту припадком подагры и ревматизма, надо поспешить к нему на помощь… Итак, Леонс, прошу вас ускорить шаги.

– Охотно; но догадываетесь ли вы о причине…

– Я надеюсь, что речь идет о каком-нибудь парадном визите. Мендский епископ объезжает епархию уже несколько дней. Но, – продолжал Бонавантюр, заметив бенедиктинца, который приближался к ним, тяжело дыша, – чего от нас хочет добрый отец Ансельм? Какое необыкновенное обстоятельство могло заставить его бежать?

Действительно, толстый бенедиктинец, на обыкновенно веселом лице которого выражалось в эту минуту волнение и беспокойство, быстро их догнал.

– Ох, любезный отец приор! – вскричал он. – Пожалуйста, поспешите… Никогда наше аббатство не находилось в подобном расстройстве. Все потеряли головы, вас везде ищут! И только ваше присутствие может нас успокоить.

– Что случилось? – спросил Бонавантюр, ускорив шаг. – Приехавший гость не мендский епископ?

– Ах, нет, отец приор, это епископ, но не мендский! Его зовут монсеньор де Камбис, епископ Алепский, и он говорит, что его послал к фронтенакскому аббату сам король!

– Посланник короля? – повторил Бонавантюр, побледнев. – Зачем мирской власти вмешиваться в дела нашей мирной общины?

– Вы это должны знать лучше моего, отец приор; но монсеньор де Камбис говорит со всеми нами суровым тоном, к которому мы не привыкли. Он говорит, что ему даны строгие приказания от короля и от епископа мендского, от которого мы зависим… Он отказался от закуски, которую мы поспешили ему предложить, приказал собрать капитул, не большой, составленный из всех фронтенакских братьев, а малый капитул, состоящий только из сановников аббатства. Ему повиновались, перед ним уже дрожат, и члены малого капитула собрались в комнате настоятеля. Но вас особенно удивит, отец приор, что монсеньор прежде всего осведомился о вас…

– Обо мне?

– Да, и узнав о вашем отсутствии, он, по-видимому, начал опасаться, что вы оставили монастырь навсегда. Это очень его рассердило; он утих, только когда узнал, что вы вышли на прогулку и скоро вернетесь. Отец настоятель находится в ужасном беспокойстве; он поручил мне бежать к вам и умолять вас поскорее возвращаться…

– Ну, вы исполнили ваше поручение, отец Ансельм… Да сохранит нас Господь от всякого зла, пойдемте скорее!

Они вошли в первый двор аббатства. Этот двор, обычно столь спокойный, имел в эту минуту оживленный вид. Носилки, которые заметил Бонавантюр, стояли в углу; четыре лакея, провожавшие их, оставались неподвижны, держа за узды своих лошадей, как будто ждали приказов. Послушники ходили вокруг них, перебирая четки, которые шумно ударялись о складки их ряс. Несколько бенедиктинцев, собравшись у входа в коридор, который вел в комнату настоятеля, разговаривали с жаром, между тем как большой колокол аббатства потрясал старые здания своим громким звоном.

Когда подошел приор, монахи замолчали и взоры всех обратились на него; однако то ли монастырский устав запрещал расспрашивать начальника, то ли бенедиктинцы уже узнали какие-то слухи, неприятные для Бонавантюра, но никто не осмелился с ним заговорить, а все только кланялись ему, когда он проходил мимо.

Приор выглядел спокойным. Переступив порог аббатства, он дружески сказал своему провожатому:

– Благодарю вас, любезный отец Ансельм, но так как вы не принадлежите еще к моему капитулу, мы должны расстаться здесь. Я пойду к нашему настоятелю, а вы, любезный отец Ансельм, помолитесь Богу.