Игорь Кром - Самая страшная книга 2015

- Потенциал, значит, - повторил прапорщик. - Ну-ну. И какой же у этих животных потенциал?

- Очень высокий, поверьте. Но они не животные, - очкастый потупился. - Им вводили гормональные препараты, экстракты, полученные из звериных эндокринных желез, поэтому и внешность у них, так сказать, несколько изменилась. Профессор Петров выстроил из всего этого целую теорию. Понимаете, фактически мы вывели тут новую расу.

- Ах, вот оно как, - саркастически фыркнул прапорщик. - Новую, значит, расу. Недолюдей.

- Ну, не совсем. Людьми они всё же остались. Но очень сильными, жестокими, хитрыми. Это был во всех отношениях дерзкий проект и засекреченный, конечно. Если бы не медведь…

- Это которого я шлёпнул? - уточнил Литовченко.

- Да. Знаете, териантропы, в основном, киноиды, отождествляющие себя с хищниками семейства псовых. Мнящих себя другими животными крайне мало, а пригодных для нашего проекта так и вовсе считаные единицы. Понимаете, для нас было большой удачей, когда выяснилось, что арестованный в Екатеринбурге маньяк и серийный убийца - на самом деле отождествляющий себя с медведем териантроп. Мы лишь не учли, что он и силён как медведь. Териан содержали в клетках, в подвале под лабораторией. Медведь клетку взломал. Расправился с персоналом, потом выпустил остальных.

Литовченко ошеломлённо потряс головой. Поверить было трудновато, но тому, что прапорщик видел собственными глазами, сказанное соответствовало. Литовченко потянулся, расправил плечи. Ужас и кровь вчерашнего дня отступили, сейчас он чувствовал лишь усталость и горечь оттого, что из-за чьей-то нерадивости или глупости погибли люди. За окном начинало уже светать, оставалось продержаться несколько часов до того, как подойдёт подкрепление.

- Сколько их было, этих остальных?

- Четверо. Вместе с медведем пятеро. Но одного волка застрелил майор Олейник. Медведя убили вы. Остаются ещё трое.

- Двое, - поправил прапорщик. - Одного я в лесу завалил. Что ж - просто прекрасно, замечательно, экспериментаторы вы хреновы. Значит, на свободе гуляют два человека-волка, так?

- Не совсем.

- Что значит “не совсем”?

- Волк только один. Второй - статья особая.

- Какая ещё особая?

- Понимаете, второй тоже териантроп. И сумасшедший, по вашим меркам, естественно. Но он, несмотря на брутальность, жестокость и прочее - другой, не такой, как остальные. Я и жив-то остался благодаря ему.

- Новое дело, - нахмурился Литовченко. - В каком смысле?

- В прямом. Он видел, где я прятался, но не стал меня выдавать. Знаете, я к нему всегда по-особому относился, подкармливал иногда, разговаривал с ним, спорил, он совсем не дурак. В прошлом убийца, конечно, но его жертвы - не мирные обыватели, а другие преступники - бандиты всякие, насильники, наркоманы. В общем, он отождествляет себя не с волком, а с охотником на волков. С псом. Можно сказать - с волкодавом.

Надя открыла глаза и удивилась, что ещё жива. Миг спустя удивление сменилось обречённостью - долговязый урод был в десяти шагах. И не один - рядом стоял, пригнувшись и оскалившись, ещё такой же.

Судорожно отталкиваясь от земли локтями, Надя рывками пыталась уползти прочь. Долговязый смерил её взглядом глубоко запавших глаз поганого гнойного цвета. Но почему-то не бросился на неё, а вновь обернулся ко второму. Они были похожи, эти двое, словно порождённые из единой мерзкой утробы, и, вместе с тем, чем-то они отличались друг от друга, чем-то неуловимым и разительным одновременно.

Надя закрыла глаза, чтобы не смотреть на тех, кто сейчас будет её убивать. Она не плакала, не кричала. Она смирилась - жизненные силы закончились, даже боль в сломанной ноге притупилась и стала не такой нестерпимой. А потом раздался вдруг рёв, страшный, гораздо страшнее, чем тот вой, что Надя слышала ночью. Она вскинулась и на этот раз заорала от ужаса. В десяти шагах от неё дрались два нелюдя. Нет, даже не дрались - грызлись. Сцепившись, раздирая друг друга когтями и впиваясь клыками в плоть.

Она не знала, сколько длилась грызня. Так же, как не знала, кто вышел из неё победителем и, подобрав отлетевший в сторону топор, размозжил им череп второму. “Из-за меня, - обречённо думала Надя, - эти двое убивали друг друга из-за меня. Выясняли, кому я достанусь”.

- Гадина, - сказала она приближающемуся к ней существу. - Паскуда, нелюдь.

Нелюдь нагнулся, рывком оторвал Надю от земли и закинул на плечо.

- Не бойся, - хрипло сказал он. - Я не такой, как они. Я тебя не трону.

- Ты… - выдохнула Надя. - Ты кто?

- Я охотник. Я убиваю волков и спасаю людей.

- Ты псих, - выдохнула Надя и заколотила кулаком по спине этого “спасителя”. - Псих! Псих! Убийца!

- Да, - существо усмехнулось окровавленной пастью. - Я псих и убийца. К сожалению. Но тебя я отсюда вытащу.

Надя всхлипнула.

- Не убьёшь? - тихо, едва слышно спросила она. - Ты меня не убьёшь? Поклянись, что нет.

“Псих и убийца” тяжело вздохнул.

- Клянусь, - прохрипел он. - Слово даю.

Уперев локоть в подоконник, Литовченко вёл стволом “грача” за ковыляющим по бетонным плитам уродом, несущим на плече миниатюрную девушку с короткими каштановыми волосами.

- Не стреляйте, умоляю, не стреляйте, - причитал за спиной Гоша. - Это он, волкодав.

Прапорщик левой рукой не глядя поймал Гошу за ворот, отшвырнул от себя.

- Не стреляйте, не надо, - продолжал мямлить тот.

Литовченко прицелился. Бить надо было наверняка и так, чтобы не задеть девушку. Навалившаяся усталость мешала взять точный прицел, туманила глаза, дрожью сбивала руку.

Внезапно девушка подняла голову. На мгновение их взгляды встретились. Прапорщика хлестануло по сердцу жалостью и болью.

- Сейчас, сейчас, девочка, - бормотал Литовченко. - Потерпи, милая. Только не бойся, сейчас всё сделаю, вот увидишь.

Он обхватил рукоятку обеими ладонями, волевым усилием унял дрожь.

- Не стреляйте! - закричала вдруг девушка.

От неожиданности прапорщик дёрнулся, а в следующе мгновение териантроп задрал башку и уставился на него.

- Не стреля-я-я-я-йте!

Териантроп рванулся, и Литовченко, улучив момент, всадил в него пулю. Волкодав пошатнулся, уронил девушку, затем упал на колени. Прапорщик хладнокровно выстрелил ему в голову, поднялся и, грузно ступая, пошёл на выход.

- Что ж вы наделали, - тоскливо бубнил очкастый биолог. - Зачем?

Литовченко обернулся с порога. Подавил в себе желание пристрелить заодно и этого.

- Я вот думаю, кто на вашем сучьем объекте самая большая сука, - презрительно сказал он. - Волк, волкодав или ты.

“Или я”, - мысленно добавил он, спускаясь с лестницы.

Стылая морось повисла в воздухе, солнце прилипло к небу блеклой соплёй. Кузьма Игнатьич прицелился в него здоровым глазом – не тем, что в паутине багровых шрамов и давно помутнел, а тем, что ещё различает свет и зыбкие силуэты. Тоже не телескоп, но в его годы плакаться – только бога гневить.