Игорь Кром - Самая страшная книга 2015

- Ты помнишь тот день, Еремей? Ты помнишь? - пошевелил губами мертвый друг.

Еремей пошатнулся от черной волны памяти.

«

-Пожалуйста, не надо. Пожалуйста! Помогите! – слышен детский крик в темноте затхлого подвала. Здесь воняет гнилью и страхом. Сквозь узкую щелочку Еремей видит залитую солнцем лужайку "по ту сторону мира".

-Заткнись, щенок. Заткнись! А ты смотри, смотри! Вот что такое щекотка. Ты боишься щекотки? Боишься?! – он ненавидит этот хриплый голос невидимого человека. Ангела тьмы, схватившего их на дороге.

-Еремей, пожалуйста! Помоги!

-Тобби, не трогайте Тобби! - кричит Еремей, не в силах оторвать глаз от сломанного велосипеда Тобби, валяющегося у дороги и едва прикрытого грязным мешком из-под картошки..

-Заткнись, щенок! До тебя очередь еще дойдет. Я еще проверю тебя на щекотку! - Еремей не видел того, кто их схватил. Не видел. И не хотел видеть. Но он слышал, как клацали стальные зубы, вонзаясь... О нет, он не хотел об этом думать, не хотел!

Крик Тобби превратился в дикий вой, и Еремей вдруг шагнул в спасительное лето»

Сегодня же он вернулся. Спустя годы.

- Пусти нас, Еремей, - сказал Джекки. – Пусти.

Что значит «пусти»?

- Я не могу. Я…

Убийца остановился, обернулся. Тобби, переваливаясь с ноги на ногу, будто ему сильно натерло в промежности, подошел к мужчине и встал по левую руку от него. Еремей чувствовал взгляд Миши Тоббова. Это был его прежний, такой знакомый взор, вселяющий уверенность в праведности любых проделок.

- В озере становится тесно, - вместе со словами изо рта Тобби стекает черный ил.

- Я не хочу…

- Чего ты бормочешь, а? – убийца скрестил на груди руки. Облизнулся нервно, посмотрел по сторонам. Где-то наверху шумело шоссе. Гудели дикие механизмы загадочного завода на той стороне озера. Пахло грязью и затхлостью умирающего озера.

Озера – хранящего совсем не детские тайны.

- Ты их не видишь? – спросил Еремей у мужчины. Тот усмехнулся, махнул рукой и попытался сесть в машину.

- Стой! Разве ты их не видишь?

Убийца обернулся, совершенно не замечая окруживших его мертвых мальчиков.

- Знаешь, - спустя паузу произнес мужчина. У него был приятный, глубокий голос. – Все эти годы я наблюдал за тобой. Это возбуждало. Ты единственный, кого я отпустил. Маленький безумец, которому пришлось наблюдать за тем, как я играюсь с его дружком, как топлю эту слепую тварь. Ты тот, кто знает правду. Это действительно заводит. Стоишь в очереди за молоком, с бидоном, посреди этих тупых свиней и коров, не знающих ничего кроме жратвы и отдыха, и слушаешь их разговоры.

Он залез в карман и вытащил оттуда мятный леденец. Развернул обертку, не сводя глаз с Еремея, и отправил конфету в рот, а затем радушно улыбнулся:

- Они любят поговорить, поверь. Например, о Еремее Дурачке. О его тетке, что привозит бедолагу каждое лето, и тот бегает по дорожкам, словно он все еще ребенок. Слушаешь, смотришь - и знаешь правду. Знаешь что этот вот дурачок единственный, кто знает тебя. Единственный, кто знает больше всего этого быдла, до сих пор убежденного, что мальчики утонули. Что девочка сбежала в город, что мужчина переехал к любовнице, что женщина ушла во все тяжкие. Это восхитительно. Понимаешь? Дурачок и мудрецы. Забавно ведь, правда?

Он вытащил из машины бейсбольную биту.

- Мне кажется, теперь я все-таки рискую, если отпущу тебя. Так что пора присоединиться к друзьям, малыш. Спустя, сколько… Двадцать лет? Как летит время...

- Дай мне руку, - говорит Тобби и протягивает обглоданную стальными зубами кисть.

- Дай мне руку, - хлюпает Джекки.

- Добро… - хрипит Риан.

Еремей зажмуривается. Он не понимает, чего хотят его друзья. Он не понимает слов убийцы. Но протягивает в сторону мертвецов трясущиеся руки и чувствует, как его касается холодное, мерзкое, тягучее нечто. Как немеют пальцы, и ледяные волны распространяются по телу.

Еремей падает на колени, чувствуя, как режет горло жуткая память, как горит в паху, и жгутся огнем глаза, как легкие наполняются водой. Открыв глаза, он видит, что его руки сами перехватывают биту убийцы. Сейчас он Тобби, он Джекки, он Риан, но никак не Еремей. Он отмщение мертвых и беспомощных детей.

Глаза мужчины расширяются в изумлении и ужасе. Изо рта Еремея стекает ил, а глаза переполняют кровавые слезы. Убийца пятится, спотыкается и падает возле своего автомобиля. Пытается отползти прочь от приближающегося к нему Еремея-Тобби-Джекки-Риана.

- Кто ты? Мать твою, кто ты такой?!

Из темного озера выходят мертвецы. Один за одним они настигают Еремея. Он становится Светой и Николаем Дмитриевичем, Машенькой и Еленой Петровной. Он впитывает в себя каждую жертву, обрастая их чертами и ранами. Тело рвется на части от невыносимых мук. Но боль скоро должна уйти. Еще секунда, еще две. Руки Еремея все ближе к убийце.

Все меркнет. Мир становится черно-красным, на грязь внедорожника липнут алые капли, и дикий визг умирающего мужчины бьется в оврагах и повисает над затхлой водой. Где-то наверху шуршат колеса пролетающих мимо безразличных автомобилей. Гудит по ту сторону Звездочки завод.

Крик превращается в бульканье. Еремей чувствует теплое и мокрое в своих руках, отбрасывает его прочь. Ему хочется плакать, хочется забыть обо всем, что он вспомнил. Он смотрит в небо и видит, как солнечный луч прорезается сквозь угрюмое небо. Он хватается за него взглядом, чтобы оторваться от зрелища растерзанного голыми руками мужчины со стальными зубами.

С каждой секундой свет становится все ярче. Все нестерпимее. Еремей улыбается.

- Поехали отсюда, - говорит Риан. Он выглядит довольным, несмотря на отсутствие поклевок. – Недоброе тут все. Надо на ближнее. Зря я тебя сюда вытащил.

Еремей сидит на бревне, уставившись испуганным взглядом на поплавок. Ему почудилось? Ему показалось?! В горле сухо, словно в африканской пустыне.

Ну, конечно, показалось! Жара! Напекло голову и все.

От этой мысли хочется улыбаться и кричать во все горло от радости. Одна простенькая идея – и мир становится прежним. Среди кувшинок играет рыбешка, от лилии к лилии носятся стрекозы. На далеком пляже стоит черный и большой автомобиль. Наверное, кто-то из соседней деревни приехал. Но клева тут нет, Риан прав!

Еремей сматывает удочку, тщательно, и непонятно зачем, моет руки, а затем идет к велосипеду. Риан ждет его наверху, смотрит испытующе и настороженно улыбается:

- Скоро Большой Поход! Вот там мы оторвемся! Ух!

Что-то в этих словах кажется Еремею неправильным, но он старательно гонит прочь странные мысли. Он умеет не думать о плохом. У него такой дар.

- Это если Тобби отпустят, - с трудом говорит он.

Взгляд Риана теплеет, друг оглядывает приозерные заросли, задержав взгляд на машине. Касается рукой горла, будто оно у него заболело.