Светлана Смирнова - Тринадцатый

Сначала они решили завести приятный быт: высокооплачиваемую работу, престижную машину, породистую собаку, дачу. В общем, весь ассортимент благоустроенной жизни. А потом, наполнить всё это благополучие детским смехом. Когда, через пять месяцев безмятежного медового месяца, Алёнушка поняла, что ей грозит материнство, она очень испугалась. Её испуг походил на испуг незамужней женщины имеющей на своей шее пятерых детей. Посетив одного врача, который подтвердил её догадки, она пошла к другому. Следующий эскулап понял по лицу пациентки её испуг, и тут же предложил услуги релаксации за скромную сумму. Алёнушка ни когда за всю свою жизнь не посещала двух докторов этой пикантной области сразу. Её замутило, в глазах потемнело. А после минутной слабости, вдруг проснулся материнский инстинкт.

— Нет, никогда! Он или Она — будут жить! Пусть без высокооплачиваемой работы у матери, машины, дачи, собаки — но жить. Ивану я всё объясню. Он меня любит, значит, всё поймёт. Ведь это наш Ребёнок.

Больше Алёнушка не мучила не себя, не докторов. Она готовилась стать матерью. Все её мысли, поступки, слова были направлены только на одно — материнство. Она всё делала вовремя: ела, спала, гуляла, занималась любовью и выполняла каждый день гимнастику для беременных. Её любимый и любящий Ванюша стал будущим отцом. До этой торжественной минуты, по подсчетам Алёнушки, оставалось две недели. Аленушка поглаживала живот и постоянно разговаривала с дочкой Она на сто процентов верила сама и доказала мужу, что у них будет девочка — Дашенька. В необозримом будущем — Дарья Ивановна.

Уставший Тринадцатый застал Алёнушку за любимым занятием — общение с дочерью — перед зеркалом. Будущая мама мило ворковала с ещё не родившейся дочкой, стоя перед большим старинным трюмо. За её действиями наблюдал довольный муж Ваня. Семейная идиллия витала в атмосфере комнаты, заполнив все уголки.

Срок ещё не наступил, но Тринадцатому ждать было некогда. Кроме Алёны претенденток не было во всём Энске. Надо было действовать. В экстренных случаях правила разрешали идти на компромисс. Подумав, Тринадцатый вынул из мантии приготовленный Компромисс. Попросил у него прощения, и выпустил на волю.

— Всё — таки Энск жуткая провинция. — Сетовала на город, она душа старого пса, который околел прямо на помойке. — Есть нечего, спать негде, даже укусить некого. Вот и умер, чтоб себя больше не жалеть. Но я не жалуюсь, теперь в люди выйду, а там глядишь, и выше пойду.

— А я так до сих пор и не понял, что в людях хорошего?

— А ты, друг откуда? — Душа околевшего пса подозрительно покосилась на Тринадцатого. — Ты случайно не самозванец?

Тринадцатый понял испуг.

— Нет у меня всё нормально. Вот видишь жетон. Всё честно, всё по закону. И подготовку прошёл, а всё равно не пойму, что в людях хорошего. Носи это тело, носи, словно птица в клетке, а толку никакого.

— Ты не тужи, это бывало не только с тобой. Я, таких чудиков, как ты, уже встречал. Тоже очень обижались на свою судьбу. Был один тип «Обиженный», сколько он подурил, ужас. Ему семь раз плоть надевали, а он, то вор, то наркоман, то солдат для войны, то ещё что ни будь, выдумает. Измаялся весь от заданий, даже жить не хотел. А на восьмой раз его спившимся алкоголиком определили и не большой срок дали. Так он свою душу зельем травить не стал, сдержал себя, а вышел профессором и отработал на полную катушку два срока. Даже мусорщика, сНебесной Канцелярии присылали, что б его угомонить, но ничего не получилось. И ничего ему за такое поведение не было. Сейчас в Канцелярии на видном посту сидит. И почему сразу не догадался?

— Нет, я всё равно не смогу. Видно суждено мне в Отстой отправиться.

Душа старого пса от сочувствия к Тринадцатому покрылась зеленным цветом.

— Не отчаивайся, будь душкой. Ну, мне пора, держи нимб и пока. Может, ещё встретимся?

Он взмахнул мантией и исчез в синеве неба. Тринадцатый с завистью посмотрел в след улетающей душе.

— Сейчас в отпуск отправят, потом определят куда лучше, куда он захочет, и живи — радуйся. А мне здесь майся.

От воспоминаний, Тринадцатому стало себя опять жалко. Облетев несколько раз вокруг Алёнушки, он решил дать её несколько часов отдыха.

— Пусть поспит часов пять, а там начнём. — Задержал он, Компромисс на полпути.

Ровно в намеченный срок, Алёнушка проснулась от сильной боли. Компромисс начал работу. Тринадцатый наблюдал за будущей мамой с люстры. Она замерла, полежав с открытыми глазами. Боль утихла так же внезапно, как и началась. Перевернувшись на другой бок, она закрыла глаза и снова постаралась уснуть. Тринадцатого возмутило её поведение.

— Хватит спать, пора рожать!

Сильная боль снова прорезала её. Алёнушка ойкнула и приподнялась на кровати. Муж мирно посапывал рядом. Его очень не хотелось будить среди ночи. Боль снова накатила раскалённым обручем. Алёнушка поняла — её час настал.

— Ванечка, что — то мне плохо.

— Спи, Лёлечка, спи, всё хорошо.

Сквозь сон успокоил Алёнушку муж.

— Да, нет же, мне больно, очень больно.

Алёнушка закусила губу, чтоб не расплакаться. Ваня потянулся, зевнул, открыл глаза и только тогда решил проснуться.

— Что с тобой?

— Да сама не знаю, ещё вечером началось. Схватит и отпустит. Только вечером не так сильно было, а сейчас терпеть не возможно, так больно.

— Тебе же ещё рано?

— Знаю, но схватки не остановишь. Надо одеваться и идти.

— Ну, идти, так идти.

Он взглянул на часы — три часа ночи. И почему это не случилось днём? Ужасно спать хочется. На улице холодно и темно. В мягкой постели — тепло и уютно. Алёнушка, кривя губы от боли, металась по квартире, собирая необходимые вещи. Ваня лениво одевался. Он был занят только собой. Тринадцатый висел на люстре и смотрел сверху на устроенный переполох. Больше всего он испытывал неприязнь к будущему папаше.

— Пошевеливайся, давай, сонная тетеря. Выспался, хватит. Скоро тебе вообще спать не придется.

Совершенно не обращая внимания на Аленушку, он витал над Иваном.

— Уж я тебе устрою. Не повезло мне с отцом! Маменька ещё ничего, а папенька — репейник. Ой, люди, люди, и за что вам ещё грехи отпускают?

Алёнушка ойкнула, на глазах появились слёзы.

— Вот пень! Хоть бы раз жену пожалел. Ну, помоги ей сапоги застегнуть. Вот так! Как надулся — то, будто подвиг совершил. Теперь ему часок другой отдохнуть надо, весь уработался. Репейник, помоги жене пальто одеть. Проверь, хорошо ли шарф замотан. У, раззява, тебя самого ещё надо воспитывать, а ты туда же — в отцы. Дурное дело не хитрое, на это вы все мастера. Сейчас отвезёшь, сдашь, и спать ляжешь, — большое дело сделал, жену в роддом отвёл. А к вечеру последние деньги пропивать побежишь, до икоты напьёшься. Сам я вас в таком виде не видел, но мне рассказывали. Вот налюбуюсь!