Абрахам Меррит - Корабль Иштар

Корабль подошел ближе. На носу собрались девушки Шарейн, они смеялись и болтали. А на галерее стояла Шарейн и смотрела на остров грустным задумчивым взглядом.

Теперь берег был совсем рядом. Опустился парус. Корабль на веслах медленно подходил все ближе и ближе. И только когда нос чуть не уткнулся в берег, кормчий резко повернул рулевое весло и развернул корабль. Они плыли вдоль берега, и султаны странных деревьев овевали палубу своими листьями, похожими на ту листву, которую рисует мороз на стекле. Топазно-желтыми и солнечно-янтарными были эти листья, а ветви, с которых они свисали, блестели, как высеченные из желтого хризолита. На них висели огромные гроздья пламенно-алых цветов в форме лилий.

Медленно, все более медленно плыл корабль. Он вполз в широкую расщелину, которая рассекала остров почти до его середины. Берега расщелины пестрели многоцветными кратерами, и Кентон теперь увидел, что это просто поля цветов, росших как бы глубокими круглыми амфитеатрами. А сверкающие вспышки оказались птицами — птицами всех размеров: маленькие — не больше стрекозы, а у самых больших размах крыльев, как у кондоров с высоких Анд. Большие и маленькие, все они летали на ярких крыльях бабочек.

Остров дышал ароматом. И на нем не было ничего зеленого, кроме изумрудного сверкания птичьих перьев.

Мимо них скользила долина. Все медленнее мыли палубу ветви деревьев. Корабль проскользнул в устье оврага, в конце которого водопад обрушивал дождь жемчужин в золотой бассейн, обрамленный папоротником. Послышался звон цепи, упал якорь. Нос корабля развернулся, прорезал листву, уперся в берег.

По трапу спустились женщины Шарейн, неся на головах большие корзины. Шарейн смотрела им вслед с глубокой грустью. Женщины мелькнули меж цветов, усеивающих рощу, все тише и тише звучали их голоса, пока совсем не стихли. Шарейн, опустив подбородок на белые руки, впитывала землю раскрытыми тоскующими глазами. Над ее головой, над серебряным полумесяцем, по которому струились рыже-золотые волосы, парила птица — птица из сверкающих бриллиантов и блестящей синевы, со звоном волшебных колокольчиков. Кентон видел слезы на щеках Шарейн. Она заметила его взгляд и гневно отвернулась. Повернулась, как будто хотела уйти, потом понуро спряталась за цветущими деревьями своей галереи, где он больше не мог видеть, как она плачет.

Женщины вернулись с корзинами, полными добычи: фруктами, похожими на тыкву, пурпурными и белыми, большими гроздьями тех стручков, которые он ел, когда оказался на корабле. Они занесли свой груз в каюту и вышли с пустыми корзинами. Еще не раз они уходили и возвращались. Наконец они унесли не пустые корзины, а мехи для воды. Их они наполнили водой у сверкающего водопада. Несколько раз приносили они мехи, полные водой, на своих плечах.

И вот они еще раз отправились на берег, на этот раз без ноши; весело спустились с борта, скинули свои легкие одежды и бросились в воду. Как водяные нимфы плавали они и играли, а перламутровая вода ласкала, гладила их изысканные округлости — цвета слоновой кости, теплого розового цвета, мягкого коричневого. Наконец они выбрались из пруда, в цветочных венках и с охапками водяных лилий в руках, неохотно поднялись на борт и исчезли в каюте.

Теперь за борт спустились люди Кланета. Они тоже носили грузы на корабль, выливали воду в баки.

И снова началось движение на корабле. Загремели цепи, поднялся якорь. Вверх и вниз взметнулись весла, отводя корабль от берега. Вверх взлетел парус. Корабль развернулся, поймал ветер, медленно поплыл по аметистовым отмелям. Быстрее заработали весла. Золотой остров уменьшался, превращаясь в шафрановое облачко на горизонте, пока не исчез.

Корабль шел под парусом.

Все дальше и дальше — куда, в какой порт? Этого Кентон не знал. Сон за сном шел корабль безостановочно. Огромная чаша серебристого тумана, краем которой был горизонт, то расширялась, то сужалась — туман то сгущался, то чуть рассеивался. Им встречались бури, но они их выдерживали; ревущие шторма сменяли серебро тумана расплавленной медью, черной более глубокой, чем ночная тьма. Неожиданные порывы бури грозили молниями, страшными и прекрасными. Эти молнии напоминали осколки огромных призм, разбитые драгоценные радуги. Бури мчались на ногах громов. Гром звучал металлом, как звон колоколов; ураганы бьющихся цимбал сменялись дождями из многоцветных пламенеющих жемчужин.

И постоянно море вливало в Кентона силу через весло, как и пообещал Сигурд, переделывая его, преобразовывая, превращая его тело в орудие, закаленное и гибкое, как рапира.

Между снами Сигурд пел ему песни викингов, неспетые саги, забытый эпос севера.

Дважды посылал за ним черный жрец, допрашивал угрожал, соблазнял — напрасно. И каждый раз с еще более мрачным лицом отправлял его обратно к цепям.

Сражений бога и богини больше не было. И Шарейн во время сна рабов не выходила из своей каюты. Бодрствуя, он не мог повернуть головы, рискуя навлечь на себя бич Зачеля. Поэтому он часто поддавался сонному рогу — какой смысл бодрствовать, если Шарейн скрывается?

И вот наступил момент, когда он, лежа с закрытыми глазами, услышал чьи-то шаги. Он повернулся, лицом прижимаясь к спинке скамьи, как будто в беспокойном сне. Шаги остановились возле него.

— Зубран, — это голос Джиджи, — этот человек превратился в юного льва.

— Да, он силен, — согласился перс. — Жаль, что его сила тратится здесь, перегоняя корабль от одного скучного места в другому.

— Я думаю так же, — сказал Джиджи. — Сила теперь у него есть. И есть мужество. Помнишь, как он убивал жрецов?

— Помню ли я? — в голосе перса больше не слышалось скуки. — Как я могу забыть? Клянусь сердцем Рустама, это забыть невозможно! Для меня это первый глоток жизни, кажется, за столетия. Я у него в долгу за это.

— К тому же, — продолжал Джиджи, — у него есть верность. Я рассказывал тебе, как он защитил своей спиной человека, который спит с ним рядом. Этим он мне еще больше понравился.

— Прекрасный жест, сказал перс. — Может, для изысканного вкуса чересчур цветистый. Но все же — прекрасный.

— Мужество, верность, сила, — размышлял барабанщик, потом медленно, с оттенком веселья в голосе, — и хитрость. Необычная хитрость, Зубран: он нашел способ закрыть уши для сонного рога — и сейчас он не спит.

Сердце Кентона остановилось, потом начало биться сильнее. Откуда барабанщик знает? Знает ли он на самом деле? Или только догадывается? Он отчаянно пытался сдержать нервы, заставлял себя лежать неподвижно.

— Что?! — воскликнул перс недоверчиво. — Не спит?! Джиджи, ты бредишь!

— Нет, — спокойно ответил Джиджи. — Я незаметно следил за ним. Он не спит, Зубран.