Абрахам Меррит - Корабль Иштар

Они все ближе подходили друг к другу. А сияние Иштар все меркло и меркло. И тьма, окутавшая Нергала, все светлела и светлела. И вот медленно, вопреки своей воле, но неумолимо они приближались друг к другу. Я видела, как сквозь маску Нергала просвечивается лицо Алусара.

Медленно, медленно белые ноги Зарпанит несли Иштар к барьеру; и медленно, медленно, как и она, шел ей навстречу Алусар. И они встретились!

Руки их соединились, губы соприкоснулись, и побежденные бог и богиня покинули их.

Они поцеловались и упали. Упали на палубу — мертвые. Мертвые, в объятиях друг друга.

Не победили ни Иштар, ни Нергал! Нет! Победила любовь — любовь мужчины и любовь женщины. Победившее бога и богиню пламя освободилось!

Жрец упал на нашу сторону барьера. Мы не разнимали их объятий. Опустили их в воду вместе, лицом к лицу.

И я побежала навстречу Кланету — чтобы убить его. Но я забыла, что ни Иштар, ни Нергал не победили друг друга. И вот в меня вселилась богиня, а в Кланета — Нергал. И как раньше, они сражались друг с другом. И снова, как и раньше, невидимый барьер был непреодолим, отделяя тех, кто на белой палубе, от тех, кто на черной.

Но я была счастлива, потому что знала — боги забыли о Зарпанит и Алусаре. Для них двоих битва кончилась. Ни Гневная Иштар, ни Нергал больше не думали о своих жрице и жреце — в моем теле и теле Кланета они могли продолжать свою борьбу за обладание кораблем…

И вот мы плывем — и боремся, плывем — и боремся… Как долго, я не знаю. Много, много лет должно было пройти с того времени, как я видела богов в Уруке, но посмотри, я все еще молода, все еще хороша! По крайней мере так говорит мне зеркало, — и она вздохнула.

Кентон сидел молча, не отвечал. Она молода и хороша — а Урук и Вавилон уже тысячи лет лежат в развалинах!

— Скажи мне, — услышал он ее голос, — по-прежнему ли храм в Уруке славится между народами? А Вавилон по-прежнему ли гордится своим господством?

Он молчал, в нем боролась вера в то, что он в каком-то чужом, незнакомом мире, и здравый смысл.

А Шарейн, с обеспокоенным лицом, смотрела на него все с большим и большим сомнением. Она отскочила от него и стояла дрожа, как гневное лезвие в прекрасных ножнах.

— Ты принес мне послание? — воскликнула она. — Говори — и быстро!

Женщина из мечты, женщина из древнего волшебства, для Шарейн у него был только один ответ — правда.

И Кентон рассказал ей правду, начал с появления каменного блока из Вавилона в его доме. Он не упускал ни одной подробности, чтобы ей стало понятней. Она слушала, не отрывая от него взгляда, она упивалась его словами — удивление сменялось на ее лице недоверием, а потом гневом, отчаянием.

— Даже место, где находился древний Урук, забыто, — закончил он. — Дом семи богов — теперь груда песка. А Вавилон, великий Вавилон, уже тысячи лет как сравнялся с землей!

Она вскочила на ноги — вскочила и бросилась на него, глаза ее сверкали, рыже-золотые волосы развевались;

— Лжец! — Закричала она. — Лжец! Теперь я знаю — ты посланец Нергала!

В ее руке сверкнул кинжал; он успел перехватить ее руку, боролся с ней, отбросил ее на диван.

Она ослабела, почти потеряла сознание.

— Урук превратился в пыль! — всхлипывала она. — Храм Иштар — пыль! Вавилон — пустыня! И Саркон Аккадский умер шесть тысяч лет назад, ты говоришь — шесть тысяч лет! — Она задрожала, вырвалась из его объятий. — Но если это так, то кто же я? — шептала она побледневшими губами. — Кто — я? Шесть тысяч лет и больше прошло с моего дня рождения, а я — жива! Кто же я?

Ее охватил страх, глаза ее потускнели, она ухватилась за подушки. Он склонился к ней, она обняла его белыми руками.

— Я жива? — воскликнула она. — Я — человек? Я женщина?

Ее мягкие губы умоляюще прижались к его губам, аромат ее волос охватил его. Она держала его, прижимаясь своим стройным телом в крайнем отчаянии. И он почувствовал, как сильнее бьется его сердце. И между поцелуями она шептала:

— Разве я не женщина? Я не живая? Скажи мне, разве я не жива?

Желание охватило его, он отвечал ей поцелуем на поцелуй и в то же время понимал, что не мгновенная любовь и не страсть бросили ее в его объятия.

За ее ласками стоял ужас. Она боялась — страшилась пропасти глубиной в шесть тысяч лет между ее жизнью и его. Цепляясь за него, она хотела увериться в себе. Она ухватилась за последнее оружие женщины — первичное назначение женщины — уверенность в своей женственности, в том, что ее желают.

Нет, поцелуи, обжигающие его губы, должны были убедить не его — ее самое. Но ему было все равно. Она была в его объятиях. Он отвечал поцелуем на поцелуй.

Она оттолкнула его, вскочила на ноги.

— Значит, я женщина? — торжествующе спросила она. — Женщина — и живая?

— Женщина! — хрипло ответил он, все его тело дрожало. — Живая! Господи, да!

Она закрыла глаза; глубоко вздохнула.

— Это правда, — воскликнула она, — и это единственная правда из всего сказанного тобой. Нет, теперь молчи, — остановила она его. — Если я женщина и жива, отсюда следует, что все сказанное тобой — ложь. Я не могу быть живой, если с того момента, как я вступила на этот корабль, прошло шесть тысяч лет и Вавилон превратился в пыль. Ты лживая собака! — закричала она и украшенной кольцами рукой ударила Кентона по губам.

Кольца глубоко поранили его. Кентон упал, ошеломленный и болью, и неожиданным изменением ее поведения, а она раскрыла внутреннюю дверь.

— Луарда! Атнал! Все!! — гневно призывала она. — Быстро! Свяжите его, но не убивайте!

Из каюты вырвались семь девушек-воинов, в коротких юбках, обнаженные по пояс, в руках они держали легкие копья. Они набросились на него. И в то же время Шарейн вырвала у него из руки меч Набу.

И вот юные ароматные тела окружили его кольцом женской плоти, мягкой, но неразрывной, как сталь. На голову ему набросили синий плащ, обернули вокруг шеи. Кентон очнулся от оцепенения — очнулся с гневным криком. Высвободился, сорвал плащ, прыгнул к Шарейн. Но гибкие тела двигались быстрее, девушки заслонили Шарейн от него. Они кололи его копьями, как матадор колет нападающего быка. Назад и назад теснили они его, рвали одежду, там и тут показалась кровь.

И сквозь эту пытку он слышал ее хохот.

— Лжец! — насмехалась она. — Лжец, трус и глупец! Орудие Нергала, посланное сюда с лживой вестью, чтобы поколебать мое мужество! Назад к Нергалу вернешься ты с другой вестью!

Девушки, опустив копья, как одна, бросились вперед. Они вцепились в него, обхватили руками и ногами, увлекли вниз. Выкрикивая проклятия, молотя кулаками, пинаясь — больше не думая, что перед ним женщины, — Кентон боролся с ними. Ногой он зацепился за перемычку двери розовой каюты. И упал, таща за собой этих диких кошек. Продолжая драться, они выкатились за дверь.