Лорен Оливер - Неупокоенные

О, назвать его так – ничего не сказать!

– Трудным человеком. – Кэролайн снова нахмурилась и хотела сделать еще глоток, но чашка была пуста, только остатки апельсиновой мякоти прилипли к стенкам.

Минна открыла верхний ящик стола и тяжело вздохнула.

– Бумаги, конверты, открытки. Никакого порядка.

Она с силой захлопнула его и открыла второй. И удивленно выдохнула:

– Не знала, что у папы был пистолет!

– Пистолет?! – повторила Кэролайн.

Минна осторожно достала оружие двумя пальцами, как будто это был грязный носок.

– Не направляй его на меня, Минна.

– Я и не направляю.

– Пожалуйста, положи его, пока сама не поранилась.

Минна закатила глаза и вернула пистолет в ящик стола.

– На то, чтобы все это разобрать, уйдет не одна неделя.

Кэролайн стояла, уставившись в кружку. Потом подняла голову:

– У тебя остались хорошие воспоминания, связанные с этим домом?

– Нет, – отрезала Минна, но потом помолчала и добавила: – Если только парочка. Помнишь, как ты разрешала мне играть с мячом в коридоре наверху? И сама играла со мной. А когда на улице был дождь, мы вместе смотрели фильмы, лежа у тебя на кровати.

– Тебе больше всего нравился «Волшебник страны Оз». Ты хотела, чтобы и тебя тоже унес ураган.

– А еще я помню, как Трентон учился ходить. И потом повсюду следовал за мной. Это так бесило!

Элис вздрогнула. Ой, надеюсь, она не будет хныкать. Вы бы видели Трентона, когда Кэролайн только-только принесла его из роддома: мелкий красный комочек с тремя волосинами, торчащими посреди лба – самый уродливый младенец из всех, что я видела. А запашок стоял! Памперсы, отрыжка, пердеж! Полный отстой.

А вот Элис просто таяла от восторга. Я видела ее у детской кроватки, когда она думала, что я отвлеклась. Она наклонялась к ребенку, пела свои дурацкие песенки, бормотала и что-то ему шептала, как будто он мог ее услышать.

– Помнишь наши праздничные вечера под Рождество? Твой отец пел. А вы с Трентоном спорили, кто будет подвешивать на елку ангела. Я помню, как прекрасно ты играла на пианино…

– Я его ненавидела! – громко сказала Минна. Кэролайн аж рот открыла.

– Неужели? Но у тебя отлично получалось. Все говорили, что тебе прямая дорога в Джульярдскую школу. – Она попыталась стряхнуть несколько оставшихся капель себе на язык.

Минна свирепо уставилась на нее.

– Ты серьезно?! Да тебе и вправду на все плевать!

Глаза Кэролайн стали как блюдца.

– Не понимаю, почему ты так злишься, Минна. Мы же просто разговариваем…

Девушка злобно смотрела на нее.

– Выпей еще, мама! – наконец сказала она, а затем с силой хлопнула дверцей шкафа и пулей вылетела из кабинета.

Пистолет, найденный Минной, разочаровал Трентона. Он надеялся увидеть черный и гладкий ствол, представлял, как круто он будет смотреться заправленным за пояс. И как круто будет выглядеть сам Трентон. Такой пистолет заставит всех подумать дважды, прежде чем наезжать на его владельца. С таким оружием можно сравнять счет в любом споре и превратиться из неудачника в классного парня.

Но отцовский пистолет был старым и очень тяжелым. За пояс он не влезал, да и если бы влез, то точно кое-что отстрелил бы Трентону. Он выглядел как экспонат в музее криминалистики. И к тому же Трентон не знал, был ли он заряжен. И как это проверить, тоже не имел понятия.

Он видел настоящий пистолет только один раз в жизни, на той ужасной вечеринке, где заработал свое постыдное прозвище. Многие думают, что авария была худшим событием в его жизни, но для Трентона она была как освобождение от мук.

Все, что было после, – боль, таблетки, металлические штыри, поддерживающие голень, проволока в челюсти и энергетические коктейли, которые вливались в него через соломинку и по вкусу напоминали песок, – было ужасно. Но сам момент аварии, этот страх, яркий свет и уверенность, что вот она, смерть, привел его в странное состояние покоя, который он не испытывал уже несколько лет.

«Вот оно», – подумал он перед тем, как раздался чудовищный скрежет металла. Потом была вспышка и тьма. А ему было хорошо и спокойно. Больше никаких неудач, никаких обломов, никакого одиночества, давящее, как полный мочевой пузырь, который никак не опустошить.

А потом он очнулся. Трентон раньше никогда не задумывался о самоубийстве, но тогда в больнице оно начало казаться единственным выходом. Простым, изящным и даже смелым.

В самоубийстве была целостность, решил он.

Можно было всадить пулю в голову через рот, но «русская рулетка» – это не выбор целостной личности. Если хочешь убить себя, надо быть уверенным на сто процентов. Шансы и сомнения – это для идиотов.

Именно это Деррик Ричардс предложил на вечеринке: всем сыграть в «русскую рулетку». Трентон отмалчивался, как обычно, и надеялся, что никто не заметит, что он не будет участвовать. Деррик был таким ослом, что стал играть. Да и его идиоты-дружки тоже. К счастью, он так напился, что не удержал равновесие, споткнулся в момент выстрела, и пуля угодила в окно. Потом кто-то отобрал у него пистолет, и все играли в карты на раздевание, не обращая внимания на то, что на улице стоял декабрь, и снег залетал сквозь пробитое стекло.

Он услышал смех наверху и быстро засунул пистолет обратно в ящик отцовского стола, где и обнаружил его после того, как Минна случайно о нем упомянула. Хотя, может, и не случайно. Может, она знала, что он собирается сделать, и подталкивала его к этому. Вполне возможно. Нет ничего хуже, чем быть прыщавым фриком с сестрой типа Минны. Наверное, она знает, что он все еще девственник.

Если бы она только знала правду! Он даже ни разу не целовался! Ну, по крайней мере, так, чтобы это считалось за настоящий поцелуй.

Смех затих. Может, ему показалось. Прошлой ночью, перед тем, как заснуть, он слышал тихие шепотки и женские голоса в поскрипывании половиц. Он бы винил во всем обезболивающее, но уже давно перестал его принимать. Хотя и сохранил таблетки. Так, на всякий случай.

Он открыл ящик и снова взял оружие. Пистолет был тяжелым. И на кой черт он отцу понадобился? Зачем вообще ему были нужны все эти вещи? Точилки для карандашей разных форм и размеров, старинные игрушки, старое радио. Бред какой-то.

Неожиданно Трентон напрягся от тишины, воцарившейся в доме. Мать уехала, наверное, для того, чтобы купить еще выпивки. Минна на кухне готовила обед для Эми.

Он может это сделать. Прямо здесь, прямо сейчас. Трентон может слегка прикусить холодный металл, ощутить его вкус на языке, вышибить себе мозги и вернуться в то блаженное состояние покоя, где он больше не был ни ничтожеством, ни героем – потому что был никем .

Но он не мог заставить себя сделать это. Трентон думал про этого идиота, Деррика Ричардса, про его розово-оранжевые штаны, удобные, как и вся его одежда, полуоткрытую грудь, уже покрытую первой растительностью, мясистые бедра. Он снимал одну вещь за другой в картах на раздевания, и его это совершенно не заботило. А Трентон не играл, сидел напряженный и едва дышал, ведь справа от него сидела Энджи Салазар (он никогда и не думал, что она может быть такой привлекательной), уже раздетая до нижнего белья. И каждый раз, когда она тянулась к картам, ее грудь колыхалась, и Трентон видел, как плотно давит ее попа на обивку кресла. Он представлял, как должно быть тепло в этом месте соприкосновения, и был в таком напряжении, что еще чуть-чуть и взорвался бы. Бах!