Галина Евдокимова - Самая страшная книга 2015 (сборник)

Сколько он съел? Килограмм? Два? Или больше, судя по острому желанию опорожнить кишечник?

Сколько времени понадобится на то, чтобы пропустить труп через пищеварительную систему, и как сократить этот срок до минимума?

А потом Марат мысленно себе поаплодировал. Он придумал, как ускорить процесс.

В ванной отыскался «Бисакодил». Выдавив из упаковки три капсулы слабительного, Марат запил их из-под крана.

– Так превращаются в говно, милая. – Марат выудил кусок бедра и отправился на кухню.

Вернувшись с жареным мясом, он насторожился. Обрубки, полученные с помощью дачного топорика, лежали так же, как раньше. Ничего не изменилось.

Марат задумался – что же его смутило?

КАК МОЖЕТ НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИТЬСЯ?

Он тщательно осмотрел мясо, количество которого не уменьшилось. Иллюзия? Или в нишу, которая освободилась, когда он взял порцию для жарки, сползли другие куски?

Наткнувшись на плоть с черной, пушистой родинкой, он похолодел. Этот ломоть спины (примерно тремя пальцами ниже левой лопатки) с утра скворчал в сковороде. Пушистое пятнышко, верно, уже растворилось в желудочном соке и «Бисакодиле».

Галлюцинация?

Квартира превращалась в духовку. Солнце подползло к зениту, щедро поливая бетонные коробки многоэтажек тоннами зноя. Градусник подтянул столбик к отметке «тридцать пять».

Просто жара. Из-за нее приходят странные мысли. Ведь не могла же Кошечка расти…

Или могла?

Марат освежил голову под струей холодной воды. Порывшись в ванне, он выудил знакомые куски, которые должны были находиться в его желудке.

Это все ему кажется…

На втором круге, он не дожидался золотистой корочки. Полусырое, с кровью, мясо и «Бисакодил» на десерт. Еда для мужей, доведенных до отчаяния.

Вернувшись в ванную, Марат остолбенел. Проклятая родинка была на месте. На своем собственном месте. Казалось, кто-то взял и аккуратно приткнул кусок, к тому же выглядевший более свежим.

Кто-то проворачивал тупые фокусы.

– Кто здесь?! – Марат бросился одергивать с окон занавески. Тщательно осмотрел углы. – Эй!

Пусто. Никого, кто мог бы подкинуть кусок лопатки. Конечно же, это другая родинка. В телесных складках толстых женщин их много.

Однако мяса не убавилось. От жары и странных домыслов раскалывалась голова.

Его хотят вывести из себя. Кто-то наблюдает и подкладывает ломти, чтобы у Марата съехали мозги.

И вдруг возникла догадка. Она родилась сама собой. Нет того, кто подкидывал ему куски! Это мстит Кошечка…

Чиркнув зажигалкой, он сел на край ванны. В полумраке виднелись обрюзгшие куски лица, утопающие в жире и крови. Глаза, следящие за Маратом, напоминали голубиные яйца в гнезде.

– Это делаешь ты, да? – Он сжал пальцы. На ощупь лицо жены было скользким и холодным, как сливовая мякоть.

Кошечка не ответила.

– Сначала ты наставила рога, а теперь… Теперь делаешь это? – Виски пульсировали болью. Захотелось в туалет.

Прихватив с кухни керамический нож, он отрезал мяса.

– Когда я не вижу… Проститутка! Ты все делала, когда я не видел. Хер тебе! – Кровавый сок хлынул в горло. Кошечка молчала. Ее безмолвие обладало черной хитрецой. Она просто ждала. Но чего?

Прожевывая, Марат показал жене средний палец.

Это было как игра в гляделки. Съесть ванну мяса не отводя глаз.

За окнами ночь раскалилась так, что могло показаться, будто вместо луны Бог подвесил на небесах солнце. В закутке над дверью нашлась упаковка свечей. При тусклом свете открылась удивительная особенность мяса. Оно появлялось, когда Марат отводил глаза.

Правило первое – никогда этого не делать.

Через пару часов живот скрутило. Подступила кисло-соленая тошнота. Оказалось, испражняться и непрерывно следить – это крайне сложно. Из-за «Бисакодила» в унитаз вываливался жидкий, горячий фарш.

Нужно было ненавидеть. Ненависть давала силы. Пережевывая плоть, он представлял, как Кошечка совокуплялась на стороне.

Восемьдесят три килограмма мужского тела между ее бедер.

Девятнадцать сантиметров хера бурят промежность, напоминавшую сейчас сморщенную, окровавленную тряпку.

Карие, глубоко сидящие глаза, гель с ароматом хвои в волосах, татуировка скорпиона на плече…

Данные о другом мужчине, старательно записанные по блокнотам, сами собой всплывали в памяти.

Правило второе – ненавидеть.

Тварьсукамразьгадина!

От жары мясо испаряло влагу. Огонек, словно утопающий перед последним погружением в мутную бездну, тревожно лизал сырой воздух.

Правило третье – из первобытных времен – поддерживать огонь.

Марат подпитывал свечу зажигалкой, однако сонливое состояние сыграло злую шутку. К утру расплывшаяся парафиновая клякса вспыхнула последний раз. Тени заметались по стенам. Он бросился к коробке со свечами, но не успел.

Помещение затянуло темнотой. Лишь фосфор часов на запястье да тлеющая точка фитиля царапали мрак.

Марат попытался зажечь вторую свечу. Сполох искр на мгновение высветил в зеркале над раковиной окровавленное лицо, мало напоминающее человеческое.

В мясе что-то происходило.

Зажигалка выскользнула. Пришлось повозиться, чтобы отыскать ее. Когда свеча скупо вспыхнула, стало видно, что плоти в ванной опять столько же, сколько было прежде.

Ведьма!

От злобы скрутило живот. Марат захлебнулся болью, понимая, что переборщил с таблетками.

Однако она сдохла, а он жив… Правило второе – ненавидеть! Помнить о правиле номер два.

Переждав приступ, Марат опустился на пол. В голове образовалась ноющая, горячая пустота. Веки опустились, потому что сторожить было уже бесполезно.

Марат поворошил в ванне, выуживая кусок печени. Из всего, что он пробовал, это было самым отвратительным на вкус. Жмурясь от пота и отвращения, Марат проглотил медно-соленую кашицу и сформулировал четвертое правило.

Есть, не задумываясь о том, что ешь.

– Я знаю твои хитрости. Я знаю все твои хитрости. И я не отвожу глаз…

Супруга молчала.

Потом скажут, что та ночь была самой жаркой за лето, потому что столбик термометра не опускался ниже тридцати.

Марат пришел к выводу, что поедание плоти супруги – процесс более интимный, нежели самый изощренный секс. А еще сидеть в корзине для белья, закинув ногу на унитаз, оказалось самой удобной позицией – буря в желудке почти не чувствовалась.

Местами мясо приобрело сизый оттенок. К своду правил прибавилось еще одно – глотать, даже если пищевод выворачивается наизнанку.

Вечером чувства обострились. Даже плеск воды в трубах вызывал дурноту. Сквозь вентиляционное отверстие хлынули шорохи и постукивания. В них, как рыбы в ручье, плескались два голоса. Мужской и женский.