Виталий Кулик - Ведьма полесская

Ни на шаг не сдвинувшись с места, старуха замерла. Она в упор смотрела на всадника. Морщинистое лицо сильно побледнело, а зрачки её расширились до такой степени, что глаза казались просто чёрными. Она молчала и не сводила колючего взгляда с панского приказчика. Петру стало немного не по себе, и он, ещё раз зло выругавшись, буркнул в адрес Химы:

— Ладно, бесовское отродье, недосуг мне теперь возиться тут. Но я ещё с тобой разберусь.

Стеганув коня по крупу, приказчик с места пустил его в галоп. Отъехав шагов на сорок, Петру непреодолимо захотелось вдруг оглянуться. Он поддался необъяснимому желанию и повернул голову. Ничего сверхъестественного приказчик не увидел. Старуха по-прежнему стояла на том же месте и всё ещё провожала его своим странным чёрным взглядом.

Гарцуя на коне, всадник не мог рассмотреть с такого расстояния, что губы старухи шевелились. Со стороны казалось, будто она кому-то что-то быстро рассказывала. Но рядом с Серафимой никого не было и слов не разобрать. Она просто что-то шептала…

Второй раз Петро встретился с Химой через несколько недель после случая на лесной дороге. Это уже была даже не встреча, а самая настоящая стычка.

В сентябре, когда селяне уже заканчивали убирать с панских грядок картофель, Петро ехал проверить, как идет работа. Пан Хилькевич невесть откуда привёз какой-то новый сорт клубней и занялся их разведением, а приказчику поручил вести строгий надзор за их сохранностью. Лишь нескольким крепким хозяевам Семен Игнатьевич дал весной для пробы по полведра таких же семенных картофелин.

И вот невдалеке от привычных фигур крестьянских баб приказчик вдруг заметил Химу. Она стояла на краю поля и о чём-то разговаривала с мужичком, отвозившим подводой картошку на панский двор. В руках старуха держала плетеную из ивовых прутьев корзинку. У приказчика сразу закралось подозрение: «Уж не панская ли картошка в корзине?»

Петро решительно направился к старухе. Он уже отлично знал, кто она такая, но никакого трепета и тем более страха перед ней не испытывал. Его коренастая, ладно сбитая фигура и жилистые руки говорили о недюжинном и крепком здоровье, которым Бог наградил Петра. А служба его, хотя и хлопотная, но вместе с тем давала уверенность в завтрашнем дне. И надеялся Петро во всём прежде всего на себя. Его мало волновали всякие там наговоры-заговоры и прочая такая чепуха.

В прошлый раз приказчик не стал связываться с этой старухой. Он спешил, и ему некогда было показать этой ведьме, кто здесь главный. Но, вспомнив тот случай, он решил, что если у неё сейчас в лукошке будет хоть несколько картофелин, то придётся именно здесь и сейчас проучить её. И в назидание другим, и за растаскивание хозяйского добра, и вообще, пора поставить эту старуху на место. Благо предлог будет, а заодно и селяне будут свидетелями того, что Петро Логинов не лыком шит, и коленки у него не дрожат перед какой-то прибившейся старухой. Слишком уж много о ней недобрых слухов ходит в последнее время, а некоторые крестьяне просто опасаются в одиночку в лес выйти. И кому как не ему, Петру Логинову, надо навести в этом порядок?

По-молодецки осадив на скаку лошадь возле Серафимы и мужичка, всадник бросил пристальный взгляд на лукошко. Как он и предполагал, в корзинке лежало несколько отборных картофелин.

— Так-так, ведьма старая, хозяйское добро тянешь? Сама украла или кто помог? — говорил Петро хотя и не громко, но зловещие нотки его голоса угрожающе дрожали в каждом слове. И во всём облике приказчика сквозило явное злорадство: попалась чертовка. Теперь-то он отыграется за всё. Вспыльчивый нрав Петра начинал стремительно набирать обороты.

— Я кого спрашиваю? Или, может, глухой хочешь прикинуться?! — выкрикнул он.

— Не глухая… и картошка это не панская. Варька Кутниха пожертвовала. Я с мальчонки ее испуг сняла, вот она меня и отблагодарила, — как всегда, без страха, но тоже со злостью прошипела Серафима. Ей уже порядком надоели угрозы и придирки приказчика.

То, что семье Кутнихи давался картофель такого сорта для пробного выращивания приказчик отлично знал. Но его здравый рассудок уже был не в силах образумить вспыльчивого нрава.

— Так ты ещё и врать мне вздумала, чертово отродье! — закричал Петро и пинком ноги выбил из рук старухи лукошко. — А ты чего трясёшься?! Небось вместе картошку крали?! — досталось и без того перепуганному мужичку.

— Дык я, ета… Я ж не крав… Я ж, ета… приехав тольки, — заикался мужичок, и от переполоха у него нервно вздрагивала всклоченная как деркач [16] Деркач — веник из голых веток. борода.

— Не лай зря на человека. Я же тебе сказала: картошку мне дала Кутниха. А захотела б панской попробовать — ночью выкопала б.

Серафима тоже наливалась ненавистью. Чтобы унять волнение, она нагнулась и начала собирать разбросанные клубни. На рожон ей не очень-то и хотелось сейчас нарываться. Людей вокруг много… да и всё-таки панский приказчик — не простой холоп. Но уж больно дерзок и нахрапист!

— Это кто ж лает?! Так ты меня ещё и собакой обзываешь! Ах ты, сука! На тебе! — С этими словами Петро несколько раз со всей яростью стеганул плетью по согнутой спине старухи.

От внезапной обжигающей боли Серафима непроизвольно вскрикнула. Чего-чего, а такого она никак не ожидала. Спина мгновенно разогнулась, горя нестерпимой болью. Злосчастные картофелины с остатками простой земли Кутнихиного надела так и остались лежать на панском более плодородном торфяном поле. Но взбеленившемуся приказчику было уже не до таких мелочей.

— А теперь, ведьма, слушай меня внимательно, — гарцуя вокруг Химы, угрожающе процедил Петро. — Даю тебе три дня — и чтоб духу твоего в наших краях не было. Убирайся туда, откуда пришла. И сучку свою не забудь. Нечего всякой нечисти нашу землю топтать!

Селяне, бросив работать, с ужасом наблюдали за происходящим. Все понимали, что здесь, на их глазах, сошлись кремень и кресало, и каждый опасался, чтобы искры этой стычки не обожгли и их самих. А то, что кому-то из двух сторон несдобровать, сомнений ни у кого не вызывало. Это уж точно!

Серафиме деваться было некуда. Она и так вдоволь наскиталась по чужим углам. Вот и сейчас, не успела обжиться — уже кому-то поперёк дороги встала. Ну, уж нет! Если кому-то она и встала на дороге, пусть обойдёт! А такое, что вытворил сейчас этот приказчик-скотина, она просто не в силах простить.

И опять странный чёрный взгляд уперся в Петра. Только на этот раз в расширенных зрачках старухи сквозил расчётливый холод мести.

— Что ж, теперь и ты послушай меня… — казалось, очень уж спокойно и даже вкрадчиво отвечала старуха. — Прав ты, голубь мой сизый… Земелька наша хоть и не мала, да теперь нам будет тесно вместе ходить по ней. Придётся кому-то оставить её грешную… земельку-то. Ох, и зря ты поднял руку на старуху немощную. Каяться будешь сильно, да поздно будет… — старуха говорила, и в её тихом голосе звучала зловещая угроза.