Виталий Кулик - Ведьма полесская

— Говори, — тихий, но угрожающе твердый голос Марыли прозвучал, как приказ, ослушаться которого было невозможно.

— Ну, раз о своём счастье заговорила, так знай: не такое уж оно у тебя и безоблачное. Бывает, у человека и семья, и хата, и положение не из крайних, а вот не хватает чего-то… Вот и Прохорка твой… того…

— Не виляй, говори прямо… кто она?.. — Марыле очень хотелось убедиться в своей догадке.

Степана глубоко поразил решительный вид Марыльки. В её глазах он не видел ни растерянности, ни горестного испуга, которые не раз наблюдал у обманутых баб.

У приказчика в душе всё время свербело насолить Прохору. Но такое искушение опасливо затухало перед возможной расправой. А то, что такое может случиться, Степан знал точно, потому как ему уже довелось однажды познать это на своей шкуре. Он до сих пор верил, что именно Прохор выбил ему зуб и забрал каравай во время своей свадьбы. Но всё же под напором пакостного искушения и давящего взгляда Марыли, приказчик быстро сдался.

— Так это… Все ж знают. Давно уж якшается…

— Кто она?!

От резкого выкрика Степан вздрогнул.

— Янинка! Дочка ведьмы! — выпалил он и с интересом стал наблюдать, как отнесётся к такому известию непокорная Марылька.

«Может, наконец прозреет, что на одном её Прохоре свет клином не сошёлся, и изменит своё пренебрежительное поведение. Ну, не сразу, конечно. Пусть переварит то, что услышала, а там, глядишь, да и поумнеет. Поумнеет, да и решит отплатить неверному мужику той же монетой! А кто на селе для этого более достойный, чем он, приказчик! Как-никак почитаемый человек, а не голожопый беспорточник!» — от таких мыслей на тонких губах Степана зародилась самодовольная ухмылка.

— Чего лыбишься? — неожиданно резанул голос Марыли, а глаза её сверкнули такой злостью, что Степану сделалось очень уж неуютно под напором такого взгляда.

Не по нутру было приказчику, чтобы с ним бабы вот так разговаривали. И даже Марыле, этой упрямой овце, он не позволит грубить себе. Дерзость её сначала вызвала у Степана раздражённое сопение, и он уже хотел было поставить на место эту заносчивую стерву, прикидывающуюся агнецом. Потом он подумал, что, наверное, Марылька его не поняла, и снова со злостью повторил:

— Прохор твой, говорю, с Янинкой якшается.

— Без тебя знаю, — тихо, но жестко процедила Марыля.

Казалось, что под прищуренным её взглядом, устремлённым в сизую даль, вот-вот начнёт таять снег.

Приказчик ничего не понял и решил ещё больше надавить на рану в душе молодой матери:

— По душе, видать, пришлась твоему мужику ведьмина дочка. Покладистая девка попалась, не то что некоторые, — косой взгляд на Марыльку красноречиво говорил, в чью сторону прозвучал намёк. — Да и хвалёный твой Прошка своего не упустит. Небось не она первая у него такая, — смаковал каждое слово Степан.

Уязвлённое самолюбие приказчика мстительно торжествовало. Он наслаждался страданием несговорчивой молодицы и, видя мрачное лицо Марыли, ещё больше распалялся. Дальше его уже и вовсе понесло взахлёб.

Марылька застыла в задумчивом оцепенении. Казалось, что от горя она совсем не слышала «упоительных напевов» приказчика. Затем, словно очнувшись, она одарила Степана презрительным взором и одним лишь словом:

— Замолчи.

Но не тут-то было! Приказчик решил хоть так расквитаться за неудачу. Он знал, что каждое его слово солью ложится на душевную рану Марыли. Пусть виновница его страданий тоже сполна испробует такую чашу терзаний!

— Сам-то я только раз мельком и видел эту девку. Хоть и дикая, да уж покрасивше тебя будет. Эх, повезло твоему Прошке! Вот только не знаю, где жить будут, если сбежит от тебя…

— Закрой рот — простудишься ненароком, — совсем тихо произнесла Марыля, и приказчик содрогнулся от вдруг охватившего его озноба…

Она молча несла недостиранное тряпьё и свою беду домой, к неверному мужу. Тяжесть этой ноши подкашивала женские ноги, скрывала тропинку за пеленой слёз. «Ну чего разревелась?! Знала же, что такое может быть! Всё выжидала… Вот и дождалась!» — корила себя Марылька, в глубине души осознавая, что во всём сама виновата… Но как бы там ни было, никто и никогда не увидит Марыльку слабой! А силу и стойкость молодой матери придавала безграничная любовь к кровинушке своей. Это была поистине великая материнская любовь к своему дитяти.

Степан угрюмо глядел вслед так и не покорившейся Марыльке, но теперь его душу всё же грело злорадное удовлетворение.

— Так тебе и надо, сучка… любимая, — еле слышно прошептал он и, в сердцах сплюнув, тоже направился домой к «своему счастью».

А поднявшийся холодный ветер трепал расстёгнутые полы кожушка, стараясь пробрать до самых костей разгорячённое тело приказчика…

К вечеру у Степана поднялся сильный жар, горло заложило. Угловатая Авдотья хлопотала у печки, отпаивая мужа отваром малинника, да всё приговаривала:

— Говорила ж тебе: не носись расхлёстанный! Не послухался, вот и добегался! Проняло холодом где-то сильно… Теперь пополежишь, пока простуда вычихается!

Степан лежал молча, укрытый зипуном да целой горой постилок. Ему было так худо, что он совсем не слышал обрыдших причитаний Авдотьи. В горячке приходилось постоянно облизывать пересохшие губы, а в воспалённой голове не давала покоя назойливая мысль о предостережении Марыли насчёт простуды: «Надо ж… как в воду глядела».

Как только в состоянии больного наступало облегчение, его тут же охватывал зудящий интерес: «Вот бы хоть краем уха подслушать да одним глазком поглядеть, что у них там дома творится!»

А в хате Логиновых ничего и не происходило. Странно, но и на этот раз Марылька и словом не обмолвилась с мужем о раскрывшемся его обмане. Может, так оно было и к лучшему…

Но всё же с этой поры Марылька стала более замкнутой. Установившиеся неестественные отношения в семье Прохора, видимо, устраивали обоих. Марылька не пилила мужа по поводу его измен, а Прохор, думая, что жена ни о чём не догадывается, продолжал частенько навещать свою зазнобу. И весь деревенский люд с любопытством наблюдал за такой жизнью этой молодой троицы. Особо сметливые гадали и со смакованием предполагали, какая всё-таки будет развязка. А развязка назревала, наливалась ядовитым соком, и в том, что что-то должно случиться из ряда вон выходящее, не сомневался уже никто! Что ж, время покажет…

А время шло своим чередом. И никакие события не могли сбить ритм этого явления. Ни радость, ни горе, ни войны, ни даже всемирный потоп не могли повлиять на ход времени.

Закончилась зима; прошла и весна. Согретая знойным солнцем земля перешагнула уж и пору летнего зенита.

С тревогой в душе Янинка шла в Черемшицы к своей товарке Дуняше. Визит к подружке был лишь предлогом. Девушке очень хотелось хоть что-то разузнать о Прохоре.