Клайв Баркер - Книги крови V—VI: Дети Вавилона

Как в безупречной трагедии изящество структуры плохо различимо за страданиями героев, так и совершенная геометрия района Спектор-стрит была видна лишь с некоторого расстояния. Если прогуливаться по его мрачным ущельям, шагая грязноватыми коридорами от одной серой бетонной коробки к другой, мало что может остановить взгляд или всколыхнуть воображение. Молодые деревья, высаженные прямоугольниками, давно изувечены и выдраны с корнем; трава, хотя и высокая, не похожа на здоровую зелень.

Несомненно, этот район и две соседние застройки когда-то были мечтой архитектора. Несомненно, городские планировщики рыдали от счастья над проектом, позволившим поселить триста тридцать шесть человек на одном гектаре, да еще найти место для детской площадки. Также нет сомнения, что на Спектор-стрит построены состояния и репутации, а на открытии говорились прекрасные слова о том, что это — образец, на который предстоит равняться в будущем. Но слезы пролиты, слова сказаны, и архитекторы оставили район его собственной судьбе, а сами поселились в отреставрированных особняках времен короля Георга на другом конце города. Возможно, они больше ни разу здесь не появились.

Но даже если бы они пришли сюда, они не испытали бы стыда от явных ухудшений. Они бы доказали: порожденье их умов по-прежнему блестяще, геометрия точна, пропорции соразмерны; только люди испортили Спектор-стрит. И это обвинение не было бы неправильным. Элен редко видела столь варварски разрушенную городскую среду. Фонари разбиты, ограды задних дворов повалены, машины без колес, с разобранными моторами и сожженными ходовыми частями брошены возле гаражей. Дома из трех и четырех этажей в одном из внутренних дворов опустошены пожаром, а окна и двери заколочены досками и помятыми листами железа.

И все-таки самое поразительное — граффити. Именно на них пришла посмотреть Элен, вдохновленная рассказом Арчи, и не была разочарована При виде этих наслаивающихся друг на друга рисунков, имен, непристойностей и лозунгов, накорябанных или набрызганных из распылителя на каждом кирпиче, до какого только можно дотянуться, с трудом верилось, что Спектор-стрит существует лишь три с половиной года. Стены, совсем недавно девственные, замазаны так основательно, что муниципальный отдел, ведавший уборкой, уже не надеялся вернуть им прежний вид. Слой свежей побелки, уничтожающий эту зрительную какофонию, предоставил бы художникам новую, еще более соблазнительную поверхность, чтобы оставить свой след.

Элен чувствовала себя на седьмом небе. Любой угол давал свежий материал для темы «Граффити: семиотика городской безысходности». Тут сходились две ее любимые дисциплины — социология и эстетика; она бродила по району и думала, что здесь наберется материала на целую книгу. Элен прошла по дворам, нашла множество интереснейших надписей и отметила их местонахождение. Затем взяла из машины фотоаппарат со штативом и вернулась к наиболее исписанным стенам, чтобы произвести тщательную съемку.

Не самое приятное занятие. Элен не была искусным фотографом, а небо позднего октября непрерывно менялось, свет поминутно перебегал с кирпича на кирпич. Пока она устанавливала выдержку, чтобы как-то компенсировать неустойчивое освещение, пальцы ее делались все более неуклюжими, а самообладание соответственно иссякало. Но она старалась изо всех сил, не обращая внимания на праздное любопытство прохожих. Здесь так много рисунков, достойных запечатления. Она напоминала себе, что нынешние неудобства воздадутся сторицей, когда она покажет слайды Тревору, с самого начала выражавшему сомнения насчет темы ее проекта.

— Надписи на стенах? — произнес он с улыбкой, в своей обычной раздражающей манере. — Это делали сто раз.

Конечно, он прав, и тем не менее… Безусловно, уже есть научные труды о граффити, нашпигованные социологическим жаргоном: «лишение прав на культуру, городское отчуждение». Но Элен тешила себя надеждой, что среди сора сможет отыскать нечто, упущенное другими исследователями: общий принцип, который использует в качестве подпорки для собственного тезиса. Усердная каталогизация и перекрестные ссылки на фразы и образы, представшие перед ней, помогут обнаружить этот принцип, поэтому так важно сфотографировать граффити. Столько рук поработало здесь, столько умов оставило свой след, однако все происходило хаотически; если бы Элен отыскала какую-то схему, доминанту или же лейтмотив, появилась бы гарантия, что ее работа привлечет серьезное внимание, а вместе с работой — и она сама.

— Что вы делаете? — спросил голос у нее за спиной.

Она отвлеклась от своих мыслей и увидела на тротуаре позади себя молодую женщину с сидячей детской коляской.

«Выглядит усталой и озябшей», — подумала Элен.

Ребенок в коляске хныкал, его грязные пальцы сжимали оранжевый леденец на палочке и обертку от шоколадного батончика. Большая часть шоколада и мармеладная начинка были размазаны по его пальтишку.

Элен слабо улыбнулась: казалось, женщине это необходимо.

— Я фотографирую стены, — ответила Элен, подтверждая очевидное.

Женщина — по мнению Элен, ей едва ли исполнилось двадцать — спросила:

— Вы имеете в виду эту пачкотню?

— Надписи и рисунки, — сказала Элен. И добавила: — Да. Пачкотню.

— Вы из муниципального совета?

— Нет, из университета.

— Чертовски противно, — сказала женщина, — то, что они творят. И не только дети.

— Не только?

— Взрослые люди тоже. Им на все наплевать. Посреди дня… Посмотрите только… посреди дня…

Она взглянула вниз, на ребенка, который точил свой леденец о землю.

— Керри! — резко окликнула она, но мальчик не обратил внимания. — Они собираются все это смыть? — спросила женщина.

— Не знаю, — ответила Элен и повторила: — Я из университета.

— О! — сказала женщина так, будто услышала нечто новое. — Значит, к муниципалитету вы не имеете никакого отношения?

— Никакого.

— Кое-что здесь неприлично, правда? По-настоящему грязно. Некоторые штуки, которые они рисуют, мне неловко видеть.

Элен кивнула, глядя на мальчика в коляске. Керри решил для верности сунуть конфету в ухо.

— Не делай этого! — сказала мать, нагнулась и шлепнула ребенка по руке.