Денис Кавченков - Обратная сторона жизни

«То сатир толстозадый подойдет и стоит охает, как бабка старая, то этот пес с копытами, чтоб он сдох от бешенства или чумки местной… Уж не по его-то рангу выплескивать наболевшее, и все равно не может сдержаться… А проклинают нас, наверное за навязываемое спасение… За спасение против воли… Когда и так хорошо живется, как кошке, рожденной в маленькой квартире и никогда не выпускаемой во внешний мир, где столько загадок и тайн…», — он апатично закрыл серо-голубые глаза, чувствуя, как безумная жара снаружи преобразовывается камерой в просто жару и укутывает его тело.

Слова «Анубиса» не возымели толка, даже не заставив нервничать, ведь Дмитрий не считал себя виноватым, ибо таким уродился. Его любопытная душа стремилась переспорить каждую песчинку, чего никогда не получалось, ибо эта каждая песчинка считает себя правой, даже если ни разу не сдвинулась с места, чтобы поглядеть по сторонам.

«Хорошо лежится… И наконец-то спать захотелось…», — все более вялые мысли растворялись в безбрежном океане, заполняющего сознание обрывками новых и в тоже время старых образов, рисующих картину из его, наверняка прошлой жизни, подобной которой он не видел ни разу…

…Залитая красным светом каменистая местность, само собой жаркая до безумия и серая, как жизнь подвальной мыши. Она располагалась под слепящими небесами, откуда палили два разных солнца, где первое было небольшим и красным, зависшим на одном месте, а второе, видимо считало себя человеческим палачом, раз пыталось сожрать здешних людей, которые были слишком крепко сбиты, чтобы поддаться какому-то светилу, сменяющему день на ночь. Они неустанно молотили крепкими кирками и молотами по неподатливому камню, непонятно, зачем выкалывая целые его глыбы, которые увозились другими узниками, прикованными к уродливым, грохочущим тележкам, одновременно являющимися их кроватями и обеденными столами.

Он находился здесь уже бессчетное количество безумно жарких дней, заполненных одним и тем же — работой на пышущих жаром рудниках, дабы наколоть, как можно больше внешне бесполезной породы, которую отвозили на огромных летающих посудинах куда-то за красный горизонт. Его кирка была намертво приделана к правому предплечью, что было довольно мягко сказано, ибо предплечье пробили насквозь, а в полученную уродливую дырку пропустили металлическое кольцо, сегодня не доставляющее никаких неудобств, так как операцию проводили очень и очень давно.

Левое предплечье пробили идентичным образом, и к нему был прикован крупный молот, сейчас висящий в наспинных ножнах, подобно мечу, как бы это смешно и в тоже время грустно не смотрелось. Все это делалось для неуклюжести рабов, чтобы они не начали бунт, напав на чертей и чудовищных надсмотрщиков — гигантских кровожадных тварей, обладающих четырьмя массивными руками и одной головой с двумя уродливыми лицами, находящимися сзади и спереди.

Среди тощих, но мускулистых и дочерна загорелых людей ходили слухи, что на каждое из лиц отведен отдельный мозг, поэтому эти твари так хорошо мыслят, однако он считал, что два мозга в одном теле вряд ли когда-нибудь уживутся, а вот четырьмя глазами может руководить и один, тут большого ума не требуется.

Кроме этих надсмотрщиков на жарких рудниках, выглядящих нагромождением мелких и не очень скал посреди раскаленной пустыни, находились разномастные черти с козьими, бараньими и кабаньими головами, где подавляющую нишу занимали козлы, но почему — никто не мог ответить. Кстати, именно эти черти руководили остальными, только, вот чем отличался ум козлоподобных жителей Ада от других, он не знал, ибо отличий никогда не замечал, зато видел, что все, абсолютно все рогатые дурные, как старый опоссум, просто кто-то агрессивней, а кто-то нет.

Количество узников, работающих на руднике посреди пустыни, приближалось примерно к двум тысячам, и все они работали на разных участках, целыми днями занимаясь одним и тем же, то есть, кромсая едва подающиеся камни. Когда-то здесь были горы, причем немалые, но тысячи человеческих поколений стесали их, отправив бессчетное количество тонн крепкой породы неизвестно куда. Здесь целыми днями только и слышались грохот железа, рев гигантских надсмотрщиков и вопли избиваемых людей, которых очень редко убивали, ибо выносливого человека найти тяжело, а обладающего при этом силами выводить из себя жуткую охрану и подавно. Такие ценились, хоть и обладали характерами.

Он сам старался никогда не выводить двулицых монстров, просто выполняя бессмысленную работу и ни с кем не разговаривая, ибо не желал иметь ни друзей, ни врагов и всех это устраивало. Тихий, выносливый и ни на что не жалующийся узник всегда пригодится, ведь истерично верещащей дешевки везде навалом, только вот хватает ее ненадолго.

День за днем, неделя за неделей, и наконец, год за годом, проходили здесь, а он работал и работал, выматываясь до предела, а когда приходило время есть и спать — быстро выполнял и то, и другое, никогда не видя снов о своем отвратительном прошлом. Поэтому сюда и пришел. Чтобы забыться. И сейчас вряд ли сумел бы сказать, происходило это когда-то с ним или ему кажется, а все воспоминания на самом деле чья-то давным-давно рассказанная история, в которую он уверовал, как свою.

Самое главное, что здесь его память превращалась в нечто зыбкое и тусклое, глядя, на которое невозможно разобрать, что там изображено и это стоило всех страданий, перенесенных им на раскаленных рудниках. Пусть многолетняя работа на чертей не подарила ему ничего нового, кроме прекрасно развитого и одновременно изуродованного тела, однако он был почти счастлив. Прошлое, когда-то рисуемое лично им в ярких радужных красках и еще не ставшее нынешним будущим, превратилось в гнетущее проклятье, и сейчас он работал, стараясь не вспоминать ни старые жизни, ни рассыпавшиеся в прах мечты, ибо не сумел совладать с низменными чувствами. Его много раз предупреждали о подобном, а он смеялся, считая себя лучше других и не понимая, что, не познав чего-либо самому, нельзя критиковать это ни в лучшую, ни в худшую сторону… Теперь же все кончено и ему оставалось лишь подарить себе вечность работ в этом месте, давно выжегшем все волосы на теле и превратившем кожу в нечто крепкое и почти черное.

Здесь отсутствовали люди, лбы которых были изуродованы тавро, определяющими их статус. Прибывающие сюда рабы через некоторое время сдирали кожу на этом месте и несколько мгновений спустя, там нарастала новая, чистая, совсем без шрамов. Самое интересное, что никто из узников не догадывался сделать этого в самом начале, таскаясь с уродливыми ожогами на протяжении всего пути по Аду, да и он сам был таким же, отличаясь лишь тем, что не обращал внимания на тавро. Он пришел сюда лечиться от воспоминаний, а не мучиться, как бы кто не думал…