Клайв Баркер - Племя тьмы [Авт. сборник]

Он так был одинок в своем аквариуме…

Одиночество вот начало, середина и конец ЕГО страха. Одиночество и невыносимая какофония в голове. Душа его превратилась в пленника глухого, страдающего тела.

Как смог малыш вынести такое? Иногда по ночам он рыдал, как ему казалось, совершенно беззвучно. Тогда вбегали в его комнату родители, зажигали свет и, конечно же, старались как-то помочь ему, утешить его, вот только их встревоженные, склонившиеся над ним лица напоминали ему морды огромных, безобразных рыб, бесшумно разевающих рты. В конце концов мать научилась успокаивать его, по крайней мере ее прикосновения прогоняли охвативший мальчика ужас.

Слух вернулся к нему внезапно, за неделю до седьмого дня рождения. Вернулся он, конечно, не полностью, но и это казалось чудом: он вернулся в мир, каким тот был раньше и вместе с тем другим, полным новых звуков и новых красок.

Долгие месяцы мальчик вновь учился воспринимать этот мир, доверять своим органам чувств. И долго еще он просыпался по ночам, в страхе от раскалывающего голову звона и грохота.

Время от времени у него в ушах слегка звенело, из-за чего, например, Стив был не в состоянии посещать с одноклассниками рок-концерты. Слабая тугоухость осталась, но он ее едва замечал.

Однако он, конечно, ничего не забыл: ни охватывавшую его панику, ни бетономешалку в голове. А еще страх темноты и одиночества остался навсегда.

Но кто же не боится одиночества? Горького, безысходного одиночества?

Теперь у Стивена появился новый источник страха, бороться с которым оказалось куда труднее.

Этим источником был Куэйд.

Однажды, в пьянственном недоумении, Стив разоткровенничался перед Куэйдом, поведав ему о детстве, о глухоте и о ночных кошмарах.

А значит, эта его слабость — первопричина его страха — была известна Куэйду и, при случае, могла бы ему послужить отличным оружием против Стивена. Возможно, именно поэтому Стив решил воздержаться от разговора с Черил (быть может, предостеречь ее), и уж конечно по этой причине он старался избегать Куэйда.

Теперь у Стива не было сомнений относительно злобной сущности Куэйда, запрятанной настолько глубоко, что распознать ее было непросто.

Стив распознал. Наверно, за четыре месяца глухоты у него выработалась привычка внимательно наблюдать за людьми, подмечал каждый взгляд, усмешку, необычное выражение лица, каждый мимолетный жест. По тысяче подобных признаков он раскусил Куэйда, почти проникнув через лабиринт его души к самому сокровенному.

Следующий этап проникновения в тайный мир Куэйда наступил лишь без малого три с половиной месяца спустя, когда начались летние каникулы, и студенты разъехались кто куда. Как обычно, Стив решил поработать в отцовской типографии. Рабочий день был долгим, труд изнуряющим физически, но после утомительной учебы Стив в типографии по-настоящему отдыхал душой и, в первую очередь, головой.

Чувствовал он себя прекрасно, практически позабыв о Куэйде.

Вернулся Стив в университет в конце сентября, когда до начала занятий на большинстве факультетов оставалась неделя, студентов было еще мало, и в кампусе царила обычная для этого времени атмосфера легкой меланхолии.

Стив заглянул в библиотеку отложить для себя несколько нужных книг, пока другие школяры не наложили на них лапы. Такая возможность была лишь в самом начале учебного года, сразу после библиотечной инвентаризации, когда еще все мало-мальски стоящие книги не успели растащить. Для Стивена тот год был выпускным, и он задался целью подготовиться к нему как следует.

Неожиданно он услыхал знакомый голос:

— Ранняя пташка…

Стив оглянулся, встретившись с колючим взглядом Куэйда.

— Ты, Стивен, меня потряс.

— Чем же?

— Энтузиазмом, — улыбнулся Куэйд. — Что ищешь?

— Что-нибудь из Бентама.

— У меня есть его «Основы морали и права». Сгодится? Это была явная ловушка: отказаться Стивен просто-напросто не мог, а принять предложение… Хотя, какого дьявола? Он предлагает такую нужную Стиву книгу безо всякой задней мысли…

— Раздумываешь? — Улыбка стала шире. — Ну, подумай-подумай. Экземпляр, если я, не ошибаюсь, библиотечный, так что почему бы тебе его и не взять?

— Хорошо, спасибо тебе.

— Как провел каникулы?

— Благодарю, прекрасно. А ты?

— Я-то? Чрезвычайно плодотворно.

Улыбка медленно погасла под его…

— Усы отпустил? — только теперь заметил Стивен. Жидкие, клочковатые, грязно-русые усы совершенно ему не шли и казались приклеенными. Из-за них Куэйд, судя по всему, и сам испытывал неловкость.

— Это из-за Черил, да?

Теперь Куэйд уже явно смутился.

— Да понимаешь…

— Похоже, каникулы у тебя выдались и в самом деле неплохими.

Неловкость сменилась чем-то другим.

— У меня есть несколько великолепных фотографий, — сказал Куэйд. — Хочешь, покажу?

— А на какую тему?

— На тему каникул…

Жуткая догадка озарила Стива: неужели Черил Фромм стала миссис Куэйд?!

— От некоторых снимков, Стивен, просто обалдеешь.

Да что же, черт возьми, за фотографии такие? Порнуха с Черил, что ли, или он ее подкараулил за чтением Канта?

— Не знал, что ты увлекаешься фотографией.

— Теперь это моя страсть.

При слове «страсть» Куэйд так и засиял. Улыбка его стала какой-то плотоядной.

— И не вздумай отказываться, — сказал он. — Давай-ка, заходи ко мне, посмотришь.

— Видишь ли…

— Сегодня вечером, о’кей? Заодно и Бентама прихватишь.

— Что ж, спасибо.

— У меня теперь свой дом, понял? На Пилгрим-стрит, тридцать шесть, это от роддома сразу за углом. Где-то после девяти годится?

— Вполне. Еще раз спасибо. Значит, Пилгрим-стрит?

Куэйд кивнул.

— А мне казалось, что на Пилгрим-стрит жилых домов вообще нет…

— Дом номер тридцать шесть, запомнишь?

Пилгрим-стрит давным-давно пришла в упадок: большинство расположенных здесь домов превратились в руины, а остальные подлежали сносу. Те, что уже начали сносить, напоминали пациента под ножом хирурга: их внутренности противоестественно зияли, со стен клочьями свисали розовые или светло-зеленые обои, камины будто повисли на дымоходных трубах, лестницы вели в никуда.

Дом номер тридцать шесть был пока цел, в отличие от двух своих соседей: их не только снесли, но и сровняли остатки с землей при помощи бульдозера, оставив толстый слой кирпичной пыли, сквозь который пыталась прорасти сорная трава.

Территорию вокруг тридцать шестого дома патрулировала грязно-белая псина на трех ногах, одну из которых псина то и дело поднимала, чтобы оставить знак того, что это место — ее собственность.

Дворцом дом Куэйда назвать было трудно, и все же он выгодно контрастировал на столь безрадостном фоне.